Дорога до импровизированного лазарета прошла спокойно, и Катарина мысленно похвалила себя за вовремя проявленную заботу о раненых – во всяком случае, морок немного отступил, и голова, судя по всему, начинала работать в нужном направлении. Задавать правила игры. Контролировать. Ее вполне устраивала ситуация, в которой она может сказать «нет» или хотя бы «не сейчас», и ее ценное мнение будет услышано. Обычно не приходилось прикладывать особенных усилий для достижения этого уровня комфорта, но это был необычный день, и Тау Юссон не был обычным.
Она думала об этом, разглядывая опустевшую от тел погибших залу, слишком большую, для трех раненных, разместившихся на полу. Рука Чарли выглядела ужасно, но в остальном он, вроде бы оставался прежним Чарли-без-сознания, второй пострадавший – Бинс – лежал в отключке, а лишившимся рубашки Канедо занимался Тау – как показалось Катарине совершенно напрасно – несмотря на усилия пирата, тот простонал что-то и снова впал в забытье.
- Может, не стоит бросать их так, на полу… на яхте хватает кроватей, где их можно уложить, - предложила она, придя к выводу, что ее услуги сиделки, к счастью, здесь никому не требуются. Наверное, бесполезно сейчас было тратить на находящихся в обмороке людей немногочисленные запасы обезболивающего, а что еще она могла сделать для них, Кэт не знала.
- Идем, я тебе покажу, - улыбнулась она мысли о том, как будет выглядеть Тау в смокинге или в нарядной тройке, но ведь на корабле должно было остаться много разной одежды, наверняка, они что-нибудь подберут.
Она вышла обратно коридор и, пройдя несколько шагов, распахнула первую дверь каюты – все еще улыбаясь. Она думала – сюда можно положить раненых – недалеко нести, а заодно и проверить шкаф, в котором ее воображение рисовало ровные стопки идеально выглаженных рубашек, брюк, спортивных костюмов и пиджаков…  Вот только в реальности каюта ничем не напоминала то, что она помнила из путешествия. Комната была перевернута вверх дном, кровать сломана, выпотрошенная тумбочка валялась на полу, и шкаф, зиял пустотой из распахнутых дверец, одна из которых покачивалась, держась на одной петле.
- Что за..? – Она нахмурилась, вышла, распахнула следующую дверь, еще одну, и следующую – и везде ее встречало одно и то же – бардак, разгром и полное отсутствие чего-либо, представлявшего хоть какую-нибудь ценность. Она и не знала, что они сделали это с яхтой – выпотрошили и бросили, оставили от роскоши и комфорта пустую скорлупу стальной машины, несущейся посреди пустоты.
- Твои люди все забрали? – Это был вопрос, на который, конечно, не требовалось ответа, и Кэт ощутила странную тяжесть произошедшего, будто нападение, мертвые люди, безумный Лестер, собственное импульсивное поведение – и даже тот безответственный поцелуй в рубке – могли быть плодом воображения или сном, а разоренная яхта и отсутствие вещей окончательно убеждали в реальности произошедшего.
Она нахмурилась сильнее, так что вертикальная морщина легла между бровей и раздраженно откинула попавшуюся под руку поломанную шкатулку, в которой некогда хранились драгоценности. Чья это была каюта – она теперь не могла сообразить, понять – словно с потерей вещей и обитателей все комнаты стали неотличимы друг от друга. Может быть, ее собственная? И это ее безделушки – бесконечно дорогие подарки от Дерека, дорогие не только ценой, но и теми воспоминаниями, что она хотела бы сохранить – таились в чреве шкатулочки, а теперь стали добычей полудиких пиратов. Не она сама – но комната, все комнаты, были разорены и изнасилованы. Кэт тряхнула головой, отгоняя мысли, как делала всегда, когда приходилось думать о чем-то неприятном, но бесполезном в данный момент, запустила руки в рассыпанные волосы и замерла на секунду. Они – безликие, бесчеловечные – трогали ее вещи, ее любимые платья и вкусные духи, – вгрызались в суть, трогали изнанку ее жизни – и было не столько жаль самих вещей, сколько горько от опороченности, которую всегда чувствует жертва ограбления. Даже если пиратам вовсе не интересно было знать ее подноготную и копаться в грязном белье…
Новая мысль промелькнула сначала на краю сознания, а потом зазвенела все отчетливее и отчетливее.
- Знаю, - вдруг просияла она, вылетая в коридор. – Знаю, где могла остаться какая-то одежда!
И она побежала в сторону служебных помещений, туда, где за подсобками и складами скрывалась прачечная с ровными рядами стиральных, чистящих, гладильных и кто знает каких еще машин, обслуживавших пассажиров яхты. В хромированных коробах, которые продолжали выполнять программу по приведению в идеальное состояние формы обслуживающего персонала, вечерних платьев, смокингов и личных вещей, так, словно ничего не случилось, должно было найтись хоть что-нибудь. Она не думала, что нападавшие стали бы потрошить эти непримечательные автоматы – да даже догадались бы искать в них что-нибудь ценное. Остановившись рядом с одним из кубов, издававших мерное гудение, она забарабанила по крышке, пытаясь остановить программу.
- Ну давай же, чучело, - раздраженно прикрикнула она на автомат, на поверхности которого не видно было ни одной кнопки. Кэт плохо представляла себе, как это работает – домашние заботы и особенности функционирования бытовой техники никогда ее не интересовали. Она знала, как сдать в прачечную белье, расплатиться и получить обратно все чистое – и теперь раздраженно тянула на себя неподдатливую крышку, цепляясь пальцами за хромированный край.

Отредактировано Katarina Neuer (2014-08-05 19:31:27)

[icon]http://s017.radikal.ru/i419/1408/f4/6db5c20a6503.jpg[/icon]
Каким бы технически развитым и сложным ни стало человечество к двадцать пятому веку, оно все равно не смогло придумать ничего, что превзошло бы в своем значении открытия древности. И лезвие меча, просунутое в тонкую щель крышки чуда бытовой техники, вкупе с физической силой и законом рычага свело на нет все достижения прогресса. Посопротивлявшись, автомат протестующе зашумел, предостерегая от насильственного прерывания программы, загудел, нагрелся, пытаясь справиться с непредвиденной угрозой, а потом сдался – открыл крышку, высветив код ошибки на приборной панели, находившейся на снаружи, а внутри корпуса. Защита от дураков, поняла Кэт, вроде нее самой. Принимаешь решение о программе до того, как закрыть крышку, а потом не вмешиваешься, пока техника не закончит свою работу. Не лезешь своим человеческим умишком в сложную программу, не мешаешь технике выполнять свою работу, пока она не закончит. Люди всегда колеблются, меняют решения, передумывают, мешая самим себе закончить начатое. Но все системы защиты – ничто против проявления свободной воли и правила рычага.
Это слишком уж философское для нее рассуждение сменилось детской радостью при виде сложенной в стопки одежды – будто подарки к дню рождения выглядели эти стопки, будто сюрприз под елкой – остатки древней традиции, смысла которой уже никто не помнил, и которую бережно соблюдали в цирке, в основном, ради детей. Она прижала кончики пальцев к улыбавшимся губам, глядя на то, как Тау достает и разглядывает вещи – в основном мужские – рубашки, форменную куртку стюарда, выполненную в том же стиле, что и форма пилотов – на «Сероглазой» некогда вообще не было ничего, что не отражало бы тонкий вкус ее владельца, - легкий ярко-голубой сарафан– Алекс надевала его к завтраку на второй день полета и поставила на лифе пятно от черничного джема – брюки с идеальными стрелками, действительно, чей-то смокинг... не чей-то. Дерека. Но мысль о нем теперь почему-то не вызвала ставшего почти  привычным укола боли или сожалений, как не вызвала и раздражения или долгих размышлений о том, чем он так умудрился ее зацепить. Она помнила этот смокинг – Дерек был в нем, когда они встречали гостей, в тот первый день – и на лацкане с внутренней стороны остался след ее помады и запах ее духов – но все это было раньше, конечно, до того, как он был отчищен и отглажен суперсовременной системой ухода за вещами. Это не отпугивало и не портило настроения -Катарина смотрела бы и смотрела, мечтая, чтобы короб никогда не опустел – это были не просто вещи. Это была ее жизнь, ее воспоминания, пусть даже ее личная одежда здесь и отсутствовала.
- Странно? – Она успела забыть о мерах предосторожности, предпринятых во время захвата, и теперь с удивлением заметила собственный наряд. Ей и правда, нужно было переодеться – брюки, мужские, большие, подвернутые, болтались и смотрелись на ней нелепо, а она терпеть не могла все нелепое. Но сарафан Алекс, которая была ниже нее ростом и уже в плечах… и этот его жутковатый почти неоновый цвет – может быть, блондинкам такое и шло, но Катарина сильно сомневалась, что это пойдет ей. Другое дело, что выбора особенно не было, и Кэт, со вздохом принялась расстегивать ремень.
- Легкомысленный у тебя будет пилот, - сообщила она, поймав внезапную улыбку пирата, сделала шаг в сторону и скрылась за соседним кубом, прихватив с собой платье, – он больше на нее не смотрел, но сеанс стриптиза сейчас мог закончиться непредвиденными… хорошо, предвиденными, но осложнениями. Она с тоской подумала, что где-то ведь должен быть ее собственный костюм капитана, заказанный для нее Дереком в шутку - идеально подогнанные брючки, приталенная куртка – но здесь его, конечно, не найти. Кто стал бы чистить и стирать вещь, которую ни разу не носили.
Брюки соскользнули к ногам, молния на остатках платья поддалась, и остатки наряда оказались на полу. Эти лохмотья стоило выбросить немедленно – они напоминали о плене и ужасах прошедшего дня так же сильно, как найденные вещи – о прекрасном прошлом. Сарафан оказался коротковат, но не так фатально, как мог бы, во всяком случае, он доходил почти до середины бедра, открывая многочисленные синяки, которыми успела обзавестись Катарина. Лямки немного давили, но это удалось поправить, опустив их ниже и открыв линию плеч.
- Вот как-то так, - она вышла, улыбнувшись почти смущенно, хотя смущение было ей почти в диковинку. – Что-нибудь выбрал? – Поспешила добавить она, подходя к вороху одежды, в которой рылся Тау. Судя по тому, как он сам был одет, он должен был справиться неплохо, полагаясь на свой вкус. Во всяком случае, эти пираты не носили юбок и гетр или, например, длинных до пола тог, а значит, коренных расхождений во вкусах Тау и обитателей цивилизованного космоса, куда он так рвался, не предвиделось. Но, может быть, ему стоило помочь, вид у него был хоть и грозный, но не очень уверенный.
- Сейчас мы тебя оденем так, что хоть на свидание иди, - улыбнулась она, и, схватив ворох брюк, принялась прикладывать одну пару за другой к перевязи его меча, пытаясь определить длину. – Зауженные тебе не нужны, так, а эти будут слишком короткими, видишь, вот тут над ботинками должна образоваться складка. Вот эти могут сесть, примерь, - она протянула первый понравившийся ей вариант. – Тебе бы еще ботинки сменить…
Она огляделась – где-то среди этих коробов могла стоять машинка для чистки обуви, если, конечно, кто-нибудь додумался изобрести такую. Кэт улыбалась легко и радостно, чувствовала себя все увереннее – наконец-то среди дел, в которых она не понимала ничего или понимала очень мало – оплакивать жениха, бороться с моральным садистом, переживать нападение варваров, оказывать первую помощь, пеленать умерших, управлять космолетом, отбиваться от полусумасшедшего, снова оказывать первую помощь, - нашлось занятие, которое было ей по плечу, по нраву и, кажется, не таило в себе таких опасностей, как поцелуи.

Отредактировано Katarina Neuer (2014-08-06 16:41:57)

Хорошие мужские ботинки, по мнению Катарины, делались на заказ. Из тонкой, гладкой, идеальной кожи какой-нибудь редкой вымирающей рептилии, обитавшей на самом краю света. Они стоили как месячная зарплата какого-нибудь скучного клерка средней руки и требовали бережного ухода. Они всегда сообщали о характере владельца формой каблука или чуть  измененной формой носка, и никогда не привлекали к себе слишком много внимания. И, конечно, никому бы не пришло в голову проверять, со скольких ударов они могут сломать шею противнику или сколько укусов выдержат… но делиться своим мнением с Тау, Катарина не стала – эти тонкости понадобятся ему нескоро, если вообще понадобятся. Пират собирался не на светский раут и не на свидание, а значит, его представления о том, что такое хорошая обувь, вероятно, окажутся куда ближе к действительности, с которой ему предстоит столкнуться.
А куда, кстати, он собирался? Кэт вдруг задумалась о том, что Тау, судя по всему, совершенно не представляет, что делать дальше. Захватить космолет, завербовать пилота, зарубить противников – это ему удалось – но на месте плана дальнейших шагов зияла черная дыра. Это роднило их – ей тоже всегда было трудно смотреть в будущее дальше, чем на пару шагов вперед – и пока он переодевался, Катарина развлекала себя попытками представить, как бы поступила она, потребуйся ей найти в космосе человека по имени Пси. Естественно, можно было обратиться в службы безопасности, в банки, а если неофициально, то связаться с хакерами, сделать запрос по номеру ID… если бы только знать этот номер. Если бы у Пси – или у Тау - этот номер вообще был.
Пират показался из-за куба, и Катарина не сдержала очередной улыбки. Ботинки не особенно бросались в глаза, во всяком случае, не критично, брюки пришлись впору, разве только чуть-чуть были широковаты в бедрах, но опять же на ее вкус, главное, Тау, кажется, было удобно. Его волосы смотрелись как-то странно, и Кэт понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он обрезал маленькую косичку. И меч, ну конечно же, меч за спиной.
- Космос очень велик, чего в нем только ни бывает, - она пожала плечами и снова улыбнулась. – Есть, наверняка, и те, кто ходят. Другое дело, что он привлечет к тебе много лишнего внимания. Особенно, если тебя начнут искать.
А начнут ли? Она понятия не имела. На яхте оставалось только трое раненых, которые могут даже не вспомнить о том, что какой-то пират летел с ними, а если и вспомнят, то кто поручится, что это не были галлюцинации и бред? Были еще пленные – но кто знает, когда до них доберутся, когда выкупят – не успеет ли Тау к тому моменту уже скрыться в совершенно неизвестном направлении? Вероятнее всего, его и след простынет. И оставалась, конечно, она. Единственный живой и вменяемый свидетель всего произошедшего. Ей и самой было интересно, что она решится рассказать о событиях на яхте – и ему тоже, должно быть, было интересно.
Катарина чуть сощурилась, когда Тау сделал шаг к ней. Потом еще один. Слишком близко.
- Ты замечательно выглядишь, - заверила она его, протягивая руку и легко поправляя чуть замявшийся воротник рубашки, женским инстинктивным жестом. Поймала взгляд – доверяет ли он ей настолько, чтобы выполнить свое обещание, убедила ли она его в своих благих намерениях? Тау излучал удивительную уверенность в том, что ему особенно ничего не грозит за пиратство и убийство – и, может быть, он был даже прав, другая система, другие законы. Но в таком случае, разрешено ли ему вообще покидать эту бывшую каторжную систему? На каких условиях? Как?
- Подожди,  надо понять, куда лететь, - она стряхнула незаметную пылинку с плеча, чуть наклонила голову. – У тебя есть удостоверение личности? Такая небольшая пластиковая карточка с именем, кодом сетчатки, банковским счетом, номером страховки и всем прочим… Без нее тебе нельзя в центральные системы, только в подполье, пока не обзаведешься ID и легендой. Это стоит денег, и займет некоторое время, но зато ты обживешься, привыкнешь... И тогда мы летим в одну сторону. Еще можно обратиться к этим…как ты их назвал… в общем, подать официальный запрос на получение ID, и тогда лучше сразу двигаться в сторону Земли – но так им и искать тебя не придется и времени это займет порядочно…
Катарина задержала руку на его плече, чуть погладила тонкую ткань рубашки, сквозь которую чувствовалась уже привычна вязь мускулов.
- Или можно позаимствовать чью-то карточку и некоторое время пользоваться ей, но только аккуратно, а потом перекодировать, - она снова сощурилась. – Это дешевле, быстрее, и сойти можно будет почти в любом порту, особенно, если не тратить слишком много денег с чужого счета.
В новой одежде Тау казался почти привычным – просто высокий, неплохо одетый спортивный мужчина, которого несколько потрепала жизнь – таких толпы на любой планете, от таких, кажется, знаешь, чего ожидать – и всегда ошибаешься. Потому что тот Тау к которому она уже как-то привыкла, кажется, на интриги и подлости был не способен, была в нем какая-то непривычная ее простота. А вот такой первый встречный в любом порту мог быть способен на многое – например, не оставлять свидетелей в живых. И как бы она ни хотела просто расслабиться и отвезти его в любое место по его выбору, Катарина не могла не задаться вопросом – а не слишком ли доверчивой оказалась она сама?
Она сделала шаг, чтобы оказаться еще ближе, подняла глаза – получалось снизу вверх – достаточно беззащитно, чтобы бешеная работа мысли скрылась за чертенятами забегавшими в черных зрачках.
[icon]http://s017.radikal.ru/i419/1408/f4/6db5c20a6503.jpg[/icon]

Отредактировано Katarina Neuer (2014-08-13 15:42:19)

А потом был – словно контакт в электрической цепи, словно правильно подобранный программный код, соединяющий разрозненные фрагменты, словно последний момент перед прыжком, когда трос натянут так сильно, что, кажется, вот-вот лопнет – потом был поцелуй, против которого, наконец, не выступал ни разум, ни эмоции, ни одна из частей ее существа.
Разум шептал – тех, с кем спят, убивают гораздо реже – это было, конечно, ложью, но в мире полной беззащитности, в котором она привыкла существовать, такая ложь нередко спасала от отчаяния.
А еще Катарина считала себя чуждой любой формы снобизма, и вот теперь бы ей задаться вопросом – неужели достаточно было всего лишь переодеть убийцу, чтобы она перестала видеть в нем варвара и прекратила чуять опасность? Моментально перестала доверять и одновременно – сторониться, словно все ее странные ощущения, первобытности, любопытства, все ее беспокойства о том, что он слишком хваток для ее свободолюбивой натуры – словно все это исчезло и больше не играло никакой роли, стоило ему выбрать рубашку и брюки правильной длины.
Но нет, это был вопрос для одинокого вечера за стаканом теплого молока со скучным романом на коленях, а вовсе не для того момента, когда мужские руки настойчиво задирают подол ее легкого платья и касаются становящейся с каждым мгновением все более чувствительной – так, словно растет в ней количество нервных окончаний - кожи. И раз уж теперь – почему бы то ни было – она не могла вспомнить ни одной причины для сопротивления, Катарина закрыла глаза, и обняла пирата за плечи. Как раз вовремя, чтобы почувствовать лишь легкое беспокойство от ощущения пола, уходящего из под ног, но привычное, почти приятное беспокойство. А куб, на котором она в итоге оказалась  был достаточно невысоким – и холодным. Катарина положила пылающие ладони к блестящей поверхности за своей спиной, оперлась на руки и чуть наклонив голову посмотрела на Тау искрящимися глазами. Надо же – на этой яхте было столько комнат, столько постелей, диванов, уютных уголков, ванных и джакузи, есть даже бассейн, если Дерек не врал. Столько комфортных и удобных мест – единственным недостатком Дерека была эта его почти ненормальная любовь к комфорту, которую Кэт всегда трудно было полностью разделить – а ей, единственной хозяйке всего этого великолепия в связи с кончиной всех прочих претендентов, ей досталась эта каморка для чистки одежды и что-то вроде стиральной машинки… она откинула голову назад и почти беззвучно рассмеялась – надо же, ей это даже нравилось. Как нравилось, что Тау находил ее привлекательной, несмотря на россыпь синяков, обломанный маникюр и сарафан невыигрышного цвета, как нравились его грубые ладони в мозолях от, теперь она понимала, рукояти меча и другой грубой работы – редкость в мире, где ручного труда почти не осталось, даже механики на космолетах и те больше отдают команды роботам, чем сами держат инструменты. Как нравилась его простота в сочетании с удивительной способностью все ловить на лету. А раз так…
- Хороший выбор, очень хороший, - и не беспокоило даже то, что голос прозвучал тише и глуше обыкновенного, а руки уже оттолкнулись от хромированной крышки, множившей кривые недоотражения пятен ее голубого сарафана, и гибкое тело выпрямилось, и потянулось вперед, как хлесткая лиана стараясь обвиться, если не задушить. Если и было что-то хорошее в сарафане Алекс – какая ирония, очередная ирония, она бы снова рассмеялась, но вот губы уже были заняты, пытаясь поймать еще один поцелуй – так это то, что он был свободным, и выскользнуть из него не составило никакого труда. А правая рука уже лежала на затылке Тау, перебирая волосы, а левая рука уже помогала его непривыкшим ко всем этим стильным молниям пальцам справиться с брюками, и колени уже мягко нажимали на его бедра, и хотя у Катарины не было никакой потребности что-то говорить, она не могла удержаться и шептала между поцелуями:
- Твоей невесте следовало сбежать вместе с тобой… нельзя ей было так тебя отпускать...
[icon]http://s017.radikal.ru/i419/1408/f4/6db5c20a6503.jpg[/icon]

Отредактировано Katarina Neuer (2014-08-14 22:56:05)

[icon]http://s017.radikal.ru/i419/1408/f4/6db5c20a6503.jpg[/icon]
Холодный хром, на котором влажные ладони оставляли следы, все никак не нагревался, хотя казалось, что температура тела поднялась на пару градусов, и от контраста жарких и ледяных прикосновений, ощущения обострялись. Словно жидкая ртуть, расслабленное тело растекалось от прикосновений и собиралось обратно, принимало требуемую форму, заточенное только на усиление наслаждения. И когда он вошел – жесткий и неистовый, как она и предполагала – губы сами собой сложились в улыбку. И кто из прошлых любовников говорил ей, что ее улыбка в такие моменты – это лучшее, потому что на лицах всех известных ему женщин отражается страдание, самое красивое лицо искажается, уродуется, и только она одна единственная - улыбается. Кто это мог быть – и мог ли быть кто-то, если как всегда в такие моменты, Катарина, улыбаясь, забывала всех, кто был до – как если бы их никогда и не было, и полностью – не сравнивая и не гадая – позволяла поглотить себя этим конкретным ощущениям и принадлежала этому конкретному мужчине.
И восторг внутри, заставлявший ее улыбаться, рос и рос, умножаясь ощущением того, что и он – пришелец, принадлежит ей, и что ни до нее, ни после нее, никогда не будет у него такого мгновения и такой любви. Что тот, кто вышел на дорогу, никогда не вернется назад. Физически, тело ело может снова оказаться в месте, что он привык звать домом, но ветер странствий навсегда прикует к себе его душу, никогда не отпустит, неузнаваемо изменит. Она знала это по себе – не по книжкам с картинками, не по учебникам, и чуяла что она – тот порог, который не перешагнешь неизменным, не потому, что так хороша, а потому что так сложилось. И всегда жадная, жадная до глупости, она ликовала от ощущения, что оставляет неизгладимый след, коверкает и ломает иллюзии, отравляет самое сердце красивой романтической сказки о любви, ради которой стоит умирать и убивать, пусть Тау Юссон и понятия не имел, что именно это она делала с ним. Он думал, что хочет всего этого сам, что потом когда-нибудь, когда сделает, что нужно, он легко сбросит личину, сможет зажить спокойной жизнью, редкими вечерами вспоминая свои приключения и, может быть, рассказывая о чем-то своим сыновьям – таким же высоким и сильным, как он сам. Но Катарина точно знала, что нельзя притворяться кем-то другим без того, чтобы хоть немного, но стать им, и все - его новая одежда и новое имя, смененная прическа, случайная любовница, открытая дорога впереди, мир, которого он едва коснулся, и сразу будто опьянел – все кричало о том, что и в ее жизни никогда еще не было такого момента и едва ли будет.
И потому она изгибалась, и выворачивалась, как змея, потому ее обломанные ногти царапали его руки, и ее собственные руки напрягались, пытаясь притянуть его еще ближе и глубже, и из горла рвались стоны, похожие на ликующий смех, и перед глазами плясала звездная круговерть, отражавшаяся в зрачках, когда она открывала глаза, и улыбка цеплялась за губы, и соитие казалось преисполненным какого-то особого смысла, как бывает только между любящими или врагами, в связях, благословленных дьяволом, если только он существует. 
Едва почувствовав приближение электрического разряда, она выгнулась и крепко обхватила его бедра своими, цепляясь как кошка, так что казалось, попробуй кто-нибудь оторвать ее от мужчины, ему бы это не удалось – так жар приваривает сталь к стали в снопе золотистых искр.