Moonrise Kingdom |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Moonrise Kingdom » Сейчас » Мечтают ли андроиды?
Участники: Savin Verrier & Johnatan Emmerich
Дата, время, погода: 7 апреля 2473 года.
Место действий: планета Хеймдалль, город Мортимер, полицейский участок.
Краткое описание эпизода: этот неловкий момент, когда единственный во всём мире человек, который может вернуть порядок в твой поехавший крышей мир — это доктор. А ты в КПЗ.
Отредактировано Johnatan Emmerich (2015-12-08 12:56:15)
Время, задержанное до выяснения обстоятельств, никуда не торопилось. Вслед за ним и Джона провалился в бездеятельную прострацию и бездумно созерцал официально-серую стену камеры предварительного заключения. Всё, что предшествовало аресту, да и многое, что арест сопровождало, было отложено в коробку с большой предупреждающей надписью «Не трогать! Опасно для здоровья!», и в своих мыслях Джона старательно обходил этот ящик по большой дуге. Тем более, что конкретики там было до стыдного мало, больше эмоций. Крик, когда он сорвался на женщину в коммуникаторе его квартиры. Драка с неравнодушным незнакомцем, который потребовал «прекратить этот террор». Холли, которой никто зла не желал, но всё равно получилось скверно. В итоге Джона больше всего переживал за девушку и терзался сильнейшим чувством вины, настолько тяжёлым, что задержанию он всё же попытался сопротивляться, чтобы последовать за коллегой в госпиталь. Как бы не так. Кто бы его отпустил.
При составлении протокола помятый доброхот назвался соседом миссис Лерман. Это имя, как и имя «соседа» Джона слышал впервые, но уже тогда всё это было уже не слишком важно. Единственное, что в те минуты хотел Эммерих — это позвонить, и единственное, чего боялся — это что по знакомому номеру ответит ещё один незнакомец. Рассудка Джоны не хватало, чтобы вообразить, что будет тогда, но чувства сопоставляли потерю доктора и мучительную смерть как схожие угрозы.
Ну вот. Не удержался. Заглянул.
Вопиющее чувство неправильности и мучительная неспособность определить, что же именно не так (а разгадка крылась вовсе не в его поступках, и даже не в сошедшем с ума мироздании), подбросило Джонатана. Углы камеры менялись перед глазами как стаканчики шулера на земной ярмарке старых веков, как слоги повторяемого сотню раз кряду слова, до полной потери смысла. Совсем скоро крошечные размеры камеры совсем перестали беспокоить заключённого. Мерить замкнутый контур в ограниченном пространстве можно было до бесконечности. Пока не появится Верье.
Савин ответил почти сразу, как будто ждал этого звонка. Несмотря на то, что Эммерих узнал голос, он всё же настороженно уточнил. Доктор Верье, это вы? О, слава богу… Доктор, я на Хеймдалле… в Мортимере… доктор… у меня проблемы.
По связи Джона так и не смог выдавить из себя ни слова конкретики. Всех слов казалось мало, чтобы описать творящееся безумие. И всё же, стало очень спокойно. Верье сказал не переживать и ничего не предпринимать до его приезда. Значит, сумасшествию конец. И всему найдётся рациональное объяснение. Иначе не может быть.
Даже простое воспоминание о Верье разорвало цикл обхода камеры. Джона сел и бездумно уставился в официально-серую стену камеры предварительного заключения.
Подумать только - он добрался почти за 5 часов. Почти рекорд, который, впрочем, фиксировать было некому - и незачем. Когда замигала лампочка, предупреждавшая о снижении и напоминавшая о том, чтобы пассажиры пристегнулись, Савин Верье подумал, что рано или поздно это должно было случиться. Еще бы, ведь тогда, давно, они выбрали именно Хеймдалль. Это было хорошо, потому что ложные воспоминания о Хеймдалле можно было штамповать до бесконечности, в отличие от других, маленьких и незаметных планет. Это было плохо, потому что однажды Себастьян Савиль обязательно захотел бы заглянуть домой. И что с этим делать, они так и не успели придумать - программу прикрыли очень не вовремя.
Теперь такие проблемы Савину Верье приходилось решать единолично. Себастьян Савиль - он почему-то до сих про себя называл Джону именно так - не должен был ни вспомнить, кто он, ни понять, что что-то с его память и мировосприятием не так. Очень, до ужаса не так. И если с правоохранительными органами Хеймдалля решить все можно было довольно просто. Пусть Верье уже не был уважаемым ученым Сингулярити инк, он все еще оставался врачом: уважаемым, почтенным, ученым с публикациями, грантами и даже подготовленной еще три года назад речью по случаю вручения ему Нобелевской премии. Занятно: теперь он вспомнил, что писал и репетировал эту речь именно занимаясь Себастьяном, с год практически жившим на операционном столе его отдела. Хорошее было время, простое.
Запрос в полицию он отправил сразу по приземлению. Там должны была радостно съесть версию о том, что задержанным ими человек - пациент Верье, которому вот так вот некстати стало хуже. Едва они убедятся, что он и правда работает на группу С42, они будут только рады от него избавиться. Связываться с корпорациями и их рабочими группами никто не хотел. Особенно на планете, почти полностью принадлежащей Блуберри Энт. Особенно если намекнуть, что Совет корпораций может усмотреть в этом попытку влиять в чем-то на решения по патентам в обход установленным норм и протоколов. Он все же очень удобно устроил занятость Себастьяна.
А вот что делать с ним самим - хороший вопрос. Его новая память была собрана просто мастерски, но проверку реальностью, конечно же, не выдержала. Она и не могла ее выдержать. Верье оставалось только надеяться на то, что он найдет способ осторожно перепрошить Себастьяна прямо на месте - так, чтобы в будущем проблем не возникало.
И даже теперь, стоя на пороге камеры предварительного заключения, Верье не был уверен до конца в том, как ему вести себя. Потому замешательство на его лице выглядело подлинным.
- Джона… - главное теперь добавить волнения и искренней тревоги. Его спустили в камеру одного, как врача, и хорошо бы, чтобы ничто в его поведении не сломало версию про то, что задержанному и правда очень нужен психиатр, - Главное, не волнуйся. Все будет хорошо. Расскажи мне, что случилось - все, в подробностях.
Джонатан ждал уныло и верно, как хороший пёс, и поистине много собачьего было в том его движении, когда спустя целую жизнь дверь кутузки пропустила Верье. Был бы хвост — он бы непременно исхлестал себя им. А так Джона в секунду сбросил по меньшей мере планету с плеч, быстрым шагом пересёк камеру и с облегчением положил руку на плечо старого друга. Когда Верье от прикосновения не распался, Джонатан и вовсе как будто успокоился.
— Метеорит мне в печень, доктор, это всё-таки вы, и вы здесь. Вы себе представить не можете…
Судя по голосу, до полного спокойствия ему всё ещё было очень далеко. Однако же, Савин вселял в него непоколебимую уверенность в то, что так или иначе, а ситуация прояснится и окажется до смешного простой. И ему станет совестно, что ради такого пустяка он выдернул уважаемого человека с Земли, из расписания, из планов куда более занимательных, чем экскурсия по хеймдалльскому полицейскому участку.
— Моя семья пропала. Я не смог связаться ни с кем, а когда заглянул домой… там живут другие люди, доктор! И живут давно, как как утверждают эти так называемые «соседи», но я и их вижу в первый раз! Я решил, что рехнулся, пока вы не ответили.
Джона прижал ладонь к лицу, поняв, что снова начинает скатываться в безобразную истерику, а Верье не любитель истерик. Всё же, чтобы перевести дыхание, ему потребовалось время.
— Но если вы здесь, то я не сошёл с ума, и, значит…
И это ни фига не значило, что бы Джонатан ни пытался придумать для завершения логической цепочки. Кроме опровержения второй её части.
— Что происходит, доктор?
Наконец, сдавшись, спросил Эммерех.
- Не знаю. Пока еще не знаю.
Верье привычным движением направил голову Джоны - теперь он даже про себя называл его так, чтобы случайно не оговориться - к приглушенному свету на потолке, посмотрел на реакцию зрачков. Его интересовало не так реакция на свет, как реакция на доктора. Насколько далеко зашел сбой? Как глубоко позволило ему заглянуть несовпадение памяти и реальности? Вспомнил ли он что-то настоящее? Если бы да, то первыми, наверняка, пришли бы воспоминания о задержании, о взрыве, о его друзьях-террористах. Воспоминания, которые вызовут у любого нормального человека панику, страх и крайнее возбуждение. А он, кажется, и был нормальным человеком - с психикой у него точно все было в порядке (не считая, конечно, агрессивности и антисоциального поведения), а биография в этом случае была нерелевантна. Какое она имеет значение, если от нее все равно не осталось и следа?
Но Джона был спокоен.
- Кажется, теперь с тобой все в порядке, - заметил Верье. - Значит, что-то не так с миром. Мы разберемся, что именно, но не тут. Сейчас я тебя вытащу, - тихо добавил он, почти не шевеля губами, - а ты подыграешь мне, да? Если это что-то серьезное, полиция может быть замешана.
Проще всего было исправить все уже сейчас. Экстренно исправить сознание Джоны, а устранением причин сбоя заняться уже позже. Но тут наверняка всюду были камеры. Верье не мог так рисковать. Если кто-нибудь когда-нибудь поймет, если весть о том, что один из экспериментальных образцов не только выжил, но и живет на свободе, почти без присмотра, занимает должность в группе С42... Это будет конец - не только карьеры Савина Верье, нет. Это будет конец надежды цивилизации на прогресс, на развитие, на мирную жизнь, на избавление от преступлений, тюрем, любого девиантного поведения. Глупый, совершенно неоправданный риск, который нельзя было допустить.
- Я твой врач, - сказал Верье, пристально глядя в глаза Джоне, чтобы удостовериться, что тот все понимает правильно. - И ты бы нездоров, но сейчас все хорошо. Мы поймем, что было не так, и все решим, но не тут. В конце концов на Хеймдалле есть и более живописные места - ты же сам постоянно расписывал мне свою планету, помнишь?
На прощание Верье ободряюще улыбнулся. Ладно, с этим он мог работать. Никаких настоящих воспоминаний, обычные несовпадения. Он успел узнать только о семье. Куда лучше, чем Верье боялся изначально.
Как он и ожидал, в полиции уже успели проверить документы Джоны и связываться с членом патентной группы не хотели. Верье наскоро написал освидетельствование с объяснением того, что было с Джоной, сославшись на засекреченную медицинскую карту; написал расписку, по которой обязался убраться с планеты вместе с Джонатаном Эммерихом в течение ближайших суток. Вот и все, никаких проблем. Теперь можно заняться исключительно наукой - и Верье с нетерпением ждал, пока сможет заняться этим, глядя на то, как Джоне возвращают личные вещи.
Теперь? Джона нахмурился, ссутулился и едва удержал себя от того, чтобы затравленно оглядеться, разыскивая неведомого врага. Если это называется «в порядке», то чёрные дыры состоят из теста. Но доктор говорил, и Джона согласно кивал. Верье всегда был прав, даже когда Джона пытался жить с той девчонкой из колледжа. Разве не он предсказал крах отношений ну максимум через месяц? Разве не он посоветовал Джоне делать карьеру в патентном бюро?
Джонатану не пришлось напускать на себя подавленный вид осознавшего, насколько всё было плохо, человека, но пришлось напоминать себе, что вместо попыток вспомнить имя той девахи, которая едва не стала ему женой в шестьдесят первом, он должен беспокоиться о семье. Нормальные люди чувствуют так. Или Верье всё же поторопился, сказав, что всё в порядке, и это мир сходит с ума?
Нет. Тут по крайней мере можно было быть уверенным, Савин был знаком с четой Эммерихов. Может быть, ещё дольше, чем коптил Вселенную сам Джона. Вряд ли теперь у него было время так часто связываться с друзьями… если уж сам Джона писал письма от силы… сколько раз за год?
В попытке вспомнить последнее письмо матери, Джонатан заработал лёгкое головокружение прямо на улице, напротив здания полиции. Ему упорно казалось, что письма были, и совсем недавние, но вот их содержание утекало из памяти прямиком в канализацию. А это казалось важным. Что если они пропали давно, а он не заподозрил, не подумал, не почувствовал. Это ненормально, что бы ни говорил Верье.
— Доктор Верье. Холли увезли в больницу, — прежде, чем они успели пойти в «живописное место», думать о котором было тошно, сказал Джона, остановив Савина. — Если это безумие затрагивает С42, то она в ещё большей опасности, у неё сломана рука и, возможно, сотрясение, она там беспомощна.
Вот Холли, раз появившись, разом вытеснила из головы всё, включая страх сумасшествия и беспокойство за семью. Джоне стало стыдно, но воображение нарисовало Холли в окружении врагов, и он едва тут же не отправился прямиком по адресу госпиталя без вопросов, последует ли за ним Савин.
Холли. Холли, Холли, Холли… Имя было знакомым, но Верье все равно потребовалось усилие, чтобы вспомнить, что это - новая коллега Джоны, пришедшая с полгода назад, а не просто очередная девушка. Об очередной девушке он бы и вовсе не волновался. Они как приходили, так и уходили. Работа Джоны, связанная с постоянными разъездами, да его странная манера подолгу видеть во всех людях подозрительных, чужих личностей, справлялась со случайными людьми рядом куда лучше, чем это мог бы сделать сам Верье. Но раз коллега, то дело труднее. Джоне можно было просто стереть воспоминания об этой досадной неувязке. С посторонним человеком так не получится.
Но они хотя бы больше не в полиции. Хорошего понемногу. И, видно, придется поговорить с глазу на глаз и с этой Холли. Если она застала то, как сквозь Джону прорывается Себастьян Савиль, увидела его темную, практически чуждую цивилизации и всему, на чем стоит общество, сущность, она сможет поверить Верье - если он придумает версию поубедительнее.
- Постой, постой, у меня не те годы, чтобы бегать так резво, - попросил Верье.
Он поднял руку; к тротуару тут же подъехало такси. Признаться, Верье испытывал слабость к наземным машинам. На Земле ими пользовались все реже, и теперь он подумал, что уже ради наземной поездки стоило посетить Хеймдалль.
Больница была не такой уж и плохой идеей: последние наставления Савин записывал на Джону уже давно, и с тех пор его реакция могла измениться. В любом случае прямо на улице без веских на то причин он делать это не собирался.
- Пока расскажи все по порядку. Что с твоей коллегой? Это ты… То есть, ты видел, кто сломал ей руку?
Ему нужно было знать, как много Себастьяна прорвалось нарушу, чтобы знать наверняка, где подлатать сознание получше.
- И почему ты думаешь, что это затрагивает С42? - вдруг спросил Верье. - Это внезапная догадка или, может, ты слышал о чем-то таком?
Он строго посмотрел - уже не на Джону, а на свой эксперимент. Если деструктивность его личности будет прорываться вновь и вновь, значит, все зря. Жаль, что программу закрыли. Работай ли она еще сейчас Верье мог бы пустить этот образец в утиль, поработать над процедурой еще немного и испытать ее на следующем пациенте. Теперь ему приходилось гадать и надеяться, продолжая работать с, возможно, бракованным Себастьяном.
- Джона, ты ведь не ввязался ни в какие сомнительные дела?
Джона вязал узлы. Полицейский с мятой как подушка поутру рожей вернул ему в том числе и шнур, который Джона таскал с собой. Это был уже третий за месяц: первые два сгинули где-то в момент, когда Эммерих задавался вопросом, нафига ему шнурок. Но так или иначе какой-нибудь обрывок всё равно неведомыми путями кочевал с места, где плохо лежать, в руки, а оттуда в карман. Вот этот был из натурального волокна, с поверхности океана, с рыболовного причала. Узлы из него получались любо-дорого. Завязать, распутать, снова связать, по-другому, скользящим, мёртвым, хитрым с преподвывертом. Магия узлов распадалась тогда, когда Джона начинал задумываться над направлением верёвки. Вот и сейчас он завис, рассматривая безобразную путаницу, на первый взгляд не выглядящую ничем рациональным, отчаянно стыдясь и подбирая слова. Как и в случае с узлами, правильные слова во фразы не вязались.
— Я не видел, что это Холли, и я не хотел… — Джона потёр глаза левой рукой. — тот человек пытался выгнать меня из моего дома силой, и я… ну… я вспылил…
Хуже всего, что Верье старался быть тактичным. Видимо, в полиции ему рассказали детали задержания, раз уж он представился лечащим доктором нестабильного сумасшедшего. Может, в его процессоре правда что-то не то? Даже галактический преступник, не оставляющий живых после себя (а он после добыл в поиске редкие незатёртые, но оттого не менее леденящие душу свидетельства деятельности пирата), смотрел на него по-родственному. А коллеги часто вздрагивали при его появлении. Даже эти узлы…
Джона резко засунул верёвку в задний карман пассажирского сиденья.
— Нет, я ни во что не ввязывался, но контроль прогресса — одна из статей недовольства антиглобалистов. В письмах матери и отца не было ничего такого, они бы сказали, если бы их работа в Блубери была связана с риском… ведь сказали бы? Если не мне, то вам…
Воспоминание об антиглобалистах породило нехорошую догадку, и Джона, отвернувшись к окну, стал обкусывать края ссадин на кулаке.
- Я понимаю, - сказал Верье и успокаивающе положил руку на кулак Джона, который тот, кажется, всерьез собирался сглодать.
Он и правда понимал: урон случайный, вины Джоны в нем, может, и нет. Но это не значит, что девушка думает так же. Это еще можно попытаться использовать.
Он и правда понимал: память настоящей личности прорывается, а Джона даже не осознает это. Он сделал проброс от группы С42 до антиглобалистов пугающе легко. Возможно, зря тогда Верье не пустил поработать с ним психотерапевта. Старые знания явно пытались пробраться через подсознание, в виде страхов, теорий, спонтанных догадок.
- Они бы, конечно, написали. Если только не давали подписку. В таком случае они стали бы молчать - как и любой другой порядочный сотрудник. Джона, - Верье подождал, пока тот не отвернется от окна и не посмотрит на него, - уверен: это просто ошибка. Никто не желает зла лично тебе. Никто не целится в тебя. Разве ты собирался на Хеймдалль? Разве говорил кому-то об этом? Нет.
Он говорил уверено, потому что знал - если бы Джона планировал что-то такое давно, он, конечно, сообщил бы ему. Он всегда сообщал обо всех своих долгосрочных планах. Это было одно из тех решений, за которые Верье не уставал хвалить сам себя. Они освобождали его от необходимости постоянно контролировать передвижения и поступки Джоны. Тот сам, как исправный механизм, сообщал обо всем, что стоило знать.
Верье покосился на таксиста. Перегородка была предусмотрительно поднята. Тот, конечно, мог записывать разговоры - многие так делали в качестве меры предосторожности и защиты от страховщиков, в каждой второй реплике водителей видевших повод отказать в выплате - но ценности в этом точно не увидит. Разве что запомнит забавный архаизм, чтобы рассказать его друзьям в таксопарке. Нечего бояться.
- И Джона, ради Бога, - Верье помедлил, проверяя, реагирует ли тот на код доступа, - никаких больше разговоров об антиглобалистах.
Верье был прав. Верье как всегда был прав. Джона достаточно поработал на Блуберри, чтобы понимать, насколько серьёзно корпорация подходит к вопросам безопасности внутренних процессов. Подписка о неразглашении распространялась на сорок лет со дня увольнения, но тем не менее, сотрудником корпорации Джона уже не числился. Вот почему работа на компанию должна быть семейным делом. Джона пожалел, что послушался доктора и подался в группу С42 прочь от семьи, и очень быстро забыл, насколько символическим было это сожаление.
Отвернувшись от окна, Эммерих согласно покивал головой, и медленно выдохнул, призывая всё самообладание на выручку. Теперь ему было совестно ещё и перед Верье, которому приходилось успокаивать его, как маленького. И напоминать об, дыра его заешь, очевидных вещах.
— Я всё понял. Извините, — сказал Джона, моргнув дважды, и посмотрел туда же, куда немногим ранее косился Савин: на водителя. Разводить даже в изолированной кабине такси разговоры об антиглобалистах и заговорах… да где угодно заводить разговоры об антиглобалистах и заговорах — больше, чем просто глупость. Это всё нервы. Это всё неопределённость.
— Если нам придётся ждать, я отправлю запрос в Блуберри прямо из больницы. У меня остались контакты отдела кадров, так что запрос не увязнет в спаме публичного ящика. Они должны учесть родственные связи и предоставить информацию если не о том, как с ними связаться, то хотя бы о том, что они в порядке. Может быть, удастся добиться ответа до конца месяца.
Рассуждая вслух, Джона не заметил, как вытянул из кармана всё тот же шнурок и повязал его на палец висельным узлом. Так он и болтался на среднем пальце левой руки, когда макси тормознуло о больницы.
— Надо же. Её перестроили, — отвлечённо заметил Джона, используя время, необходимое Верье для обхода авто, чтобы вытянуть из электросигареты пару затяжек вонючего, но весьма действенного по части успокоения дыма.
В принципе, тут же, в такси, в относительном одиночестве, и можно было со всем разобраться и все отладить. Но Джона, покорно и легко среагировав на команду, строил планы. И делал он это очень хорошо, так что Верье заслушался и только кивал. Им все больше овладевал исследовательский интерес. Раньше ему не случалось видеть в подобных, опасных, требующих быстрого реагирования и собранности, ситуациях ни Сабестьяна Савиля, ни Джонатана Эммериха. И пусть один из них был террористом, а другого паника привела в полицию, теперь он рассуждал логично. И, казалось, не собирался просто отступать, выжидать или хотя бы довериться корпорации.
В который раз за сегодня Верье пожалел о том, что в свое время так и не изучил скудные данные о том, кем был и чем жил Себастьян Савиль. Такое поведение, такую готовность хладнокровно принимать подобные финты реальности и спокойно планировать дальнейшие действия, в Джону они не монтировали. Значит, это осталось от старой личности - но какой она должна была быть, чтобы поступать вот так?
И Савин Верье все медлил. Он слушал Джону, наблюдал за ним и за вечной ловкой пляской веревки в его руках. Когда такси остановилось, он задержался, чтобы заплатить: как обычно, ткнул карту в выехавший терминал не той стороной, исправился, не пожелав тратить времени на подсчет чаевых, вбил в это поле какое-то слишком большое количество соляриев. Джона, к счастью, ждал, а не торопился идти к этой своей Холли один.
- Перестроили? - рассеяно переспросил Верье.
Интересно, что за больница отпечаталась в его воспоминаниях? Что вспомнилось ему на самом деле, что сознание перенесло в фальшивую память, придумав объяснение с перестройкой? Сейчас это все равно было не узнать.
- Послушай, - Верье легко, почти что бережно положил руку на спину Джоны и подтолкнул его к красным больничным дверям, открывавшимся и закрывавшимся так часто, что издали их можно было принять за трепыхающийся на ветру флаг. - Если это и правда какое-то секретное дело, они не рады будут огласке. А все официальные запросы так или иначе предавать огласке полагается. У меня есть несколько хороших друзей в Блуберри. Я постараюсь что-то тихо узнать через них. И, как только узнаю, все расскажу. В конце концов, я могу себе это позволить - а человек из группы С42 - вряд ли. Я знаю, что у тебя за работа - вечные разъезды, постоянные командировки, перелеты в системы без черных дыр… Зачем тебе эти хлопоты? Я все сделаю.
Больница встретила привычным запахов дезинфекции, кофе из автоматов и стоячей водой из-под цветов, продававшихся в сувенирном магазине на первом этаже.
- Твоя подруга наверняка обрадуется цветам, - сказал Верье, кивнув в ту сторону. На экране приемной передавали сюжет о захвате корабля Ньютоном Хелстоном. Вот уж кому бы Верье с радостью затер бы старую дефективную личность и записал бы поверх нее что-то миролюбивое и доброе. Он чуть повысил голос, чтобы заглушить безэмоциональный голос диктора, - Я узнаю в регистратуре, где она и в каком состоянии. Как ты говорил, ее фамилия?
— Угу, — чуть разочарованно протянул Джона, пряча сигарету в карман и разгоняя ладонью дым скорее ради символической паузы, чем действительно совершая хоть сколько-нибудь эффективное действие. — Она была выше. Помните, как я ребёнком сбежал из стационара и разбил машину?
Следующий вздох почему-то не получился, и Джона запнулся на ровном месте. Когда он восстановил равновесие, он уже не помнил ни какая мысль выбила его из колеи, ни что она вообще была. Он только вытер вспотевшие ладони о штаны и с сомнением смотрел наверх, пока доктор провожал его к дверям госпиталя. Может, он и ошибся. Может, просто в детстве деревья и водоросли были выше, а здания — так тем более.
— Мне бы не хотелось так вас напрягать, доктор. Я и так посреди рабочего дня вытащил вас за миллиарды световых лет…
Джона был искренен в своём желании, и одновременно безмерно благодарен, и он более чем полностью выкладывал эту благодарность в свой тон. Не то, чтобы ему действительно хотелось взвалить на друга всю неприятную бумажную волокиту, неизбежную при любом взаимодействии с корпорацией, просто он не был так уж уверен в своих контактах. За последние полгода на поздравления с праздниками ему так никто из бывших сослуживцев и не ответил. Возможно ли, что коллектив затаил на него обиду за инициативу с патентной группой и объявил негласный бойкот?
Джона вздохнул, окинул взглядом холл больницы и зацепился взглядом за новости. Картинка, всплывающая на экране, была ему хорошо знакома. Можно сказать, он сам её нарисовал руками полицейского художника. Фоторобот Ньютона Хелстона полиции до сих пор не у кого было взять, неуловимый преступник не оставлял им такой возможности.
Возможно ли, что появление этой картинки, более достоверной, чем школьное фото махровой давности, и стало причиной исчезновения родителей? Нет, слишком хитроумно для пирата. Чересчур хитро для кого угодно, исключая всемогущие корпорации.
— На этот раз они поймают этого базза, — угрюмо сказал Джонатан, кивнув на экран. — Холли зовут Схоластика Джонс, доктор. Спасибо.
Разжав кулаки, Эммерих двинулся к ларьку.
- Базза… - повторил Верье тихо, глядя в спину удаляющемуся Джоне.
Откуда он вытащил это имя? Верье слышал его только однажды, и тогда Себастьян Савиль рассказывал о себе. Такое странное сокращение - он никогда больше не сталкивался с ним. Почти что кличка, по случайности созвучная имени.
Эх, ему бы сейчас его старую лабораторию, старый штат, да перерыть все, изучить жизнь, которую вел теперь Джона, в поисках возможных триггеров. Да разве теперь это возможно? Пару неудач - и программу закрыли, несмотря на успехи Верье в его эксперименте. От тех времен у него и остались что Джона и желание доказать, что он был прав, открыть корпорациям глаза, сделать мир лучшим местом - ну и что там еще полагается записывать себе в мотиваторы во время получения премий. Потому что не говорить же, что им двигал голый интерес, желание понять, как устроен мозг, на что способен и как сложить из осколков дисфункциональной личность личность успешную, счастливую и довольную. Как детский пазл - но куда увлекательнее.
Он думал об этом, узнавая все о коллеге Джоны. Бедная девушка. А ведь будь у него штат, он мог бы позаботиться о том, чтобы рядом с Джоной всегда был подготовленный человек. Ладно,порой во имя науки приходится чем-то жертвовать. Тем более, что теперь у него была отличная возможность поговорить с ней и решить, стоит ли ей и дальше быть рядом - сможет ли она помочь, будет ли полезна, или пора бы ему подумать о том, как найти Джоне нового напарника.
В регистратуре сначала копались, потом, услышав, что перед ними тоже врач, вспомнили о профессиональной солидарности и даже премировали Верье халатом правильного цвета, чтобы на этаже, где лежала девушка, не возникло проблем. Ее уже успели допросить - и вот это было печально.
Схоластика Джонс… И кто дает детям такие имена? Мир вокруг определенно сходит с ума все больше. По экрану все еще демонстрировали фоторобот пирата, внизу в бегущей строке бежали имена потерпевших: странно, в этот раз Хелстон, славившийся безжалостность оставил в живых удивительно много людей. Пока он привычным движением набрасывал халат на одежду, взгляд зацепился за имя "Схоластика", и не успел Верье подумать об этом причудливом проявлении феномена Баадера-Майнхофа, как понял, что вслед за Схоластикой на экране бежала фамилия "Джонс". А дальше по бегущей строке засеменил и Джонатан Эммерих.
И почему, спрашивается, он узнает об этом только теперь?
- Джона, - Верье сурово посмотрел сначала на своего последнего подопытного, а потом - на синеватые водяные канны, которыми славился Хеймдалль, - почему ты не сказал, что вы были на борту "Кракатука"? Что вас захватили пираты? Что ты мог умереть? Тебе кажется, что это - неважно, мелочь? Это не так. Рассказывай все - и немедленно. И она на третьем этаже, пойдем.
В лавочке с цветами обнаружилась красивая женщина, которую безвозвратно уродовало выражение лица. И с этим можно было бы ещё мириться, если бы она не приняла вдумчивое изучение ассортимента за неуверенность и не решила взять всё в свои руки. Через минуту Джона узнал, что его девушка любит красные актиноиды и водные гиацинты, и что вот тот букет, выставленный ровно так, чтобы утыкаться в нос каждому вошедшему, как нельзя лучше для неё подойдёт. Тихое возражение не было услышано. Настойчивое возражение — быстро забыто, что вывело разговор в начальную точку, и… в общем, в конце концов Джона нахамил, едва не раздавил карточку, но всё же получил любимые Холли орхидеи, нахамил ещё раз и вернулся к Верье во всё ещё взведённом, и окончательно плохом настроении. Нужно было выдохнуть где-нибудь прежде, чем идти к девушке. Это ведь она тут оказалась крайней, и пострадала ни за что. Тем Джона и занимался, посверливая пространство отсутствующим взглядом, когда его окликнул доктор.
Джона непонимающе и обеспокоенно посмотрел на друга. В таком тоне доктор с ним до сих пор говорил ну добро если раза три, если считать его редкостную дурость в колледже. Да и то, вероятно, были надуманные случаи, контрастные из-за давности воспоминаний.
— Я… — Джона начал, запнулся, посмотрел на экран и начал снова: — Контора настаивала на том, чтобы факт захвата сотрудников бюро остался в тайне. Видимо, что-то заставило их изменить позицию.
Джона помотал головой, отбрасывая остатки ссоры с ларёчницей. Отвык он от них, давно уже такие места стоило перепоручить автоматам, которые не перекаются и не строят из себя самых умных.
— Мы летели чартером, так что осведомлённость пиратов о нашем грузе запускает цепь расследований. Потому мы с Холли и здесь, до выяснения от работы мы отстранены. К тому же, Хелстон убил навигатора, хотя и не похоже, что совесть этого базза тяготят убийства. Но над остальными он только поглумился, ругался как последний… ну да, пират. И исчез так же быстро, как появился, так испортив нам оборудование, что записать его маршрут оказалось нереальным. Пока нам с техником удалось починить навигацию и худо-бедно проложить остаток маршрута, сутки ушли. Серьёзно, доктор, мне не показалось, что он собирался нас убивать.
Возвращаясь мыслями к захвату, Джона в самом деле мог злиться на Хелстона и ругать его на чём свет стоит, но вот бояться его в самом деле, несмотря на зверскую расправу над несчастным парнем, забывшим за ухом карандаш, не выходило. Только ещё больше злости накатывало.
Верье остыл. Ладно, "контора запретила" - это веский повод. Если подумать, он сам виноват: не учел того, что, когда устраиваешь человека работать в организацию, практически все сферы деятельности которой защищены разного рода грифами о секретности и подписками о неразглашении, то да, знать о все будет чуть труднее, чем раньше.
Он покачал головой:
- Хелстон не оставляет выживших. Вы - первые, кого он отпустил, и хотел бы я знать, почему...
Это было не особо участливо: Верье переживал не столько о Джоне, который обладал редким свойством выживать, сколько том, что Хелстон может быть как-то связан со всем этим. "Базз", он опять сказал "базз", а ведь раньше в лексике Джонатана Эммериха этого слова не было. Тогда, давно, Верье посчитал, что "Базз" - это сокращение, но что, если это не так? Что, если на самом деле это пиратский жаргонизм, и если встреча с Хелстоном подняла этот пласт знаний, и если он подсознательно называет Хелстона так же, как когда-то называл себя - что это может значить? Что они были знакомы раньше? Что Хелстон тоже входит в Сопротивление?
Доктор Верье почувствовал, как под кожей забегали муравьи гражданской сознательности. Это важная информация, прежде Ньютона Хелстона никогда не связывали с антиглобалистами, его считали террористом-одиночкой, буйным и умным психом, который убивает просто потому, что это доставляет ему удовольствие. Но если он в Сопротивлении, это меняет весь расклад, и об этом должны были бы знать власти. Но тогда ему придется назвать источник информации, и о его подпольном эксперименте станет известно. Когда закрывали "Сингулярити Инк", всех подопытных утилизировали, а рисковать так Верье не мог. Он слишком много вложил в Джону - все, что осталось от проекта. Потеряет его - потеряет все. Нет, пусть с Хелстоном разбираются другие люди, это не его дело.
- Ладно, я просто рад, что ты жив. Но Джона, послушай меня, ради бога, мне ты должен рассказывать все.
Дважды за один день - на этом этапе таких вмешательств Верье хорошо бы избегать, но он сомневался, что это последнее внушение за сегодня. Сейчас ему важнее было удержать личность Джонатана Эммериха, заполировать все несовпадения, которые он успел заметить, чем следовать протоколу.
Верье уверенно шел по больнице, четко зная, куда идти. Хорошо знаешь одну больницу - считай, что знаешь их все. Да и к тому же уверенность ощущали окружающие, так что никому и в голову не приходило остановить их с Джоной. Стеклянная стена в палате была прозрачной только с одной стороны - так персоналу было удобнее наблюдать за состоянием больных, а самим больным - меньше чувствовать себя рыбами в аквариуме. Схоластика Джонс выглядела хорошенькой и как-то удивительно подходящей Джона, так что Савин Верье ощутил что-то вроде укола сожаления за то, что он собирается сделать.
- Тебе лучше подождать, - сказал он, - Я поговорю с ней первый.
Как пловец, он набрал в грудь воздуха перед тем, как открыть дверь, как опытный грантоед, сделал лицо уверенное и открытое. Все получится: и если между ними еще ничего не началось, и если даже и началось - она наверняка согласится сделать как лучше ради Джоны.
И она согласилась. Конечно, не то, чтобы у нее был шанс уступить перед легендарным напором и красноречием Савина Верье, которым он когда-то расширял себе штат и увеличивал бюджет с пугающей посторонних людей быстротой и легкостью. Он говорил девушке, выглядевшей бледной и потерянной в пестрой больничной робе, о Джоне, о настоящем Джоне: о том, как он потерял всех своих близкий и как не смог с этим справиться, как у его врачей был выбор, позволить ему умереть от горя или заполнить пустоту фантазиями, и как они - пусть и не вполне профессионально - выбрали второе, как Группа С-42, не желая терять сотрудника, согласилась поддерживать легенду, и именно потому Эммерих никогда раньше не получал назначений на Хеймдалль. И как она, Схоластика Джонс, очевидно, стала роковым триггером, который заставляет его личность разбиваться на кусочки, снова и снова сталкиваясь с реальностью, которую он не способен вынести и принять.
Это должно закончиться, сказал Верье торжественно, и Холли, помертвев лицом, кивнула. Перевестись к другому специалисту в пару легко, а нового напарника Джоне он выберет сам.
- Она… - выйдя, Верье оглянулся на Схоластику Джонс, которая выглядела ошарашенной и даже слегка несчастной, и скорбно наклонил голову. - Она не хочет тебя видеть. Ей нельзя волноваться, поэтому - лучше не сейчас. Потом. Мы вернемся на Землю, потом ее выпишут и вы, может, поговорите тогда. Извини.
Перед стеклянным пузырём больничной палаты Джона на нервах ходил туда и обратно, чувствуя себя идиотом всякий раз, когда мимо проходил равнодушный к типичным метаниям парня-с-цветами персонал, и чуть более любопытствующие такие же как сам Джона посетители. Один раз попался такой же, с букетом и обеспокоенным взглядом, рыщущим по номерам палат, хотя, казалось бы, странно ожидать после триста седьмой триста девяностую.
Почувствовав себя клиническим дебилом после этой встречи, Джона подошёл к лавке и сел, бросив взгляд через стекло на Холли. Доктор всё ещё что-то настойчиво объяснял его девушке, и потихоньку Джона стал недоумевать, почему говорит только Верье, тогда как Холли молчит и грустит чем дальше, тем больше. Захотелось войти и обнять, утешить, извиниться сколько получится раз, стоя на коленях, если понадобится.
Джона не стал вмешиваться. Устроившись спиной к стеклу, он стал думать о Хелстоне и о том, что сказал Верье. И что он сам сказал на лестнице. Что Хелстон псих. Что им повезло встретить его в хорошем настроении. Что он ведёт себя со всеми, как со старыми знакомыми.
Потом он подумал о том, что тревожило его всю дорогу «Каракума» до Земли. Не со всеми. Только с ним, как с командиром рейса. Капитан корабля очень быстро тогда открестился от старшинства на палубе, что потом ему Джонатан весь полёт поминал.
Верье просил говорить о всём. Джона со вздохом рассказал и это, испортив настроение и себе, и, похоже, старшему товарищу. О чём, во имя всех констант, они там так долго говорят?
Джона подскочил как раз вовремя, чтобы увидеть, как Верье с той стороны открывает дверь.
— Как она? — Джона хотел было проскользнуть мимо доктора к двери, но тот остановил его. Самым неприятным из всех возможных способов — словом. Джона в недоумении посмотрел на несчастную Холли. Так вот, что делал Верье. Успокаивал её, уговаривал выслушать… а что было бы, если бы Верье здесь не было? Он пришёл бы сам и… она бы прогнала его? Уму непостижимо.
— Лучший день моей жизни, — с жёсткой иронией произнёс Джона, одолжил у проходящей медсестры ручку, подписал извинения на карточку в цветах, и ей же отдал. Пусть передаст.
Завершив необходимые социальные взаимодействия, Джона уронил ненужную уже улыбочку, посуровел и повернулся к доктору. Верёвку теперь приходилось вязать из двух кусков — порвал, пока ждал. И очень хотелось порвать что-нибудь ещё, но он держался.
— Значит, нас тут ничего не держит. Вряд ли они согласятся уведомлять об её состоянии сослуживца. Вы голодны? Тут недалеко есть парк под открытой водой. Там постоянно тусуются пара гигантских тигровых анциструсов, а внизу продают морепродукты на любой вкус.
Говорил Джона вроде и спокойно, но по тону ясно выходило, что ему сейчас что в парк, что в море, что в колодец — всё едино. Непонимание, в какой момент всё пошло настолько хреново, возвращало его к себе, как шатающийся зуб притягивает прикосновение.
У Верье, который почти год каждый день видел Джону, в памяти хранились сотни кадров с ним: вот он без сознания после какого-то из своих очередных побегов, вот, покачиваясь, стоит перед дверью из лаборатории и не может перешагнуть через порог, вот оправляется после болезни, а вот - впервые за долгое время выходит на улицу, и в нем заметна тихая, неощутимая ему самому, радость. Все эти кадры объединяло одно и тоже, совершенно иррациональное, не подкрепленное никакими фактами, ощущение - что он один, а ему нельзя быть одному. Может, именно поэтому Верье, который теперь, вроде бы справившись с ситуацией, мог бы оставить все остальное на подсознание, которое, как всегда быстро и вынужденно уместно заполняло пустоты в памяти, и отпустить Джону дальше - работать, путешествовать, приносить пользу, сказал:
- Полетели лучше со мной на Землю. Все равно до выяснения ты свободен. Отдохнешь, оправишься. Ты же знаешь - я всегда тебе рад.
Это было не очень хорошей идеей. Джона, как обычно, не сделав почти ничего, подбросил Савину Верье целый ворох проблем: ему нужно было придумать внятно объяснение исчезновению родителей, возможно, сымитировать переписку с "Блуберри Энт". А еще - узнать, что можно будет, о Хелстоне. Потому что тот мог, конечно, питать слабость к командирам рейсов, но раньше за ним это не водилось, так что с той же вероятностью дело могло быть и в Джоне.
Это бы не удивило Верье. В своей время он был уверен, что Себастьян Савиль - психопат. С кем, как не с такими же психопатами ему общаться. Вдруг он похолодел: пусть Джона и воспринял эту встречу как везение, кто знает, может, Хелстон имел на него свои виды?
Это определенно была плохая идея, но идти на попятную он не хотел.
- Через полчаса можем сесть в кразский лайнер - они всегда идут на Землю с заходом в ваш космопорт. Соглашайся, тебе нужна передышка. И, Джона, ты помнишь, о чем именно вы говорили с этим Хелстоном?
О Холли он не вспоминал и чуть облегченно выдохнул, когда они покинули здание больницы. Вот так - нужно просто не напоминать ему, устранять триггеры, следить за ходом эксперимента. И тогда все будет хорошо.
Джона усмехнулся. Кто тут давеча говорил о красотах Хеймдалля, на эпитеты для которого Эммерих в самом деле не скупился все эти годы? Впрочем, и доктора можно было понять: у него на Земле наверняка оставалась внушительная толпа дел, от которых звонок из неблизкой галактики его немилосердно оторвал. В отличие от отстранённого от дел до завершения расследования Джонатана, Савину отпуск никто не выдавал.
Если заглянуть поглубже, то и Джона почувствовал что-то вроде облегчения после предложения Верье. Городской пейзаж Мортимера постоянно возвращал его к мысли о потерянных родителях и тому стыду, что испытывал Джона, не ощущая должного беспокойства за них. И, разумеется, к тому, как он постыдно загремел в полицию, словно малолетка-вандал, забивший косяк с приятелями.
Джона безразлично пожал плечами. На Землю — не хуже любого другого направления.
Возможно, Холли в самом деле нужно только время, чтобы разобраться в себе и в том, что между ними происходило. В любом случае через несколько дней они смогут поговорить обо всём. Логичнее всего дождаться её на Земле, тут доктор прав.
И родители. Их контакты теряются в «Блуберри Инк», и так или иначе, но на информацию он или сам, или при помощи Верье их растрясёт. Только ждать и не сдаваться, всего и делов.
Ладно, в самом деле, положение дурацкое, отвратительное и откровенно хреновое, но ничего настолько катастрофичного, чтобы убиваться, вроде и нет. Джона встряхнулся и посмотрел на Верье уже совершенно ясным взглядом, серьёзный как присяжный.
— Спасибо, доктор. Если вы это не сгоряча сболтнули, я в самом деле поеду с вами. Мне нужно только заскочить за сумкой с вещами и кое с какими счетами разобраться. Езжайте в порт, я успею к посадке. И там хоть про Хелстона, хоть про императора Вселенной.
Джона попятился на несколько шагов, остановился, о чём-то размышляя.
— И, доктор… спасибо ещё раз, — проникновенно сказал он прежде, чем развернуться, выбросить в утилизатор обрывки шнурка и быстрым шагом направиться к дороге, на ходу высматривая броскую раскраску мортимерских такси.
Вы здесь » Moonrise Kingdom » Сейчас » Мечтают ли андроиды?
