Машину неприятно заносило на поворотах, и Астрид, если не думала о содержимом дневника Савина Верье, мыслями обращалась к Стрей-Тейл и гадала, включает ли их страховка в себя лёгкие повреждения чужой машины или придётся уже ознакомиться с содержимым собственного счёта и системами денежных переводов. На первый взгляд всё не было так страшно – с машиной, не с переводами, – но дальше оно становилось как-то мрачнее, и неприятнее, и уже не про автомобиль. Астрид держала дневник Верье к себе поближе, словно он способен был мистическим образом исчезнуть или самовоспламениться, и она время от времени прожигала его бесстрастную чёрную обложку мрачным взглядом, но не могла изменить ни написанного, ни содеянного. Одно Астрид знала точно: этой информацией нельзя разбрасываться, а, значит, придётся избавиться от Нортропа. Жаль – уже давно ей так не требовалась лишняя пара рук, как теперь, но Медвежонку хватит и того, что она втянула его в похищение человека и немножко разбила его машину.
На последних километрах Астрид гнала, выжимая из тяжеловоза Фроста всё, что только получалось, и машина зловеще стучала чем-то внутри и отзывалась скрежетом покореженного бампера. Дорожные камеры радостно фиксировали нарушения, и узкий дисплей на приборной панели неприязненно высвечивал количество уведомлений: четырнадцать. Четырнадцать мелких и не очень нарушений правил дорожного движения Норвегии. Возможно, это вписывалось в какой-нибудь персональный рекорд. Астрид не хотела узнавать. Приближаясь к дому, она скинула скорость до не менее рекордных десяти километров в час и в задумчивости упала на руль, посмотрела на приветливые окна медвежьего угла и вспомнила единственное сообщение от Нортропа. Всё вывернулось не туда, вышло из-под контроля первоначального плана и превратилось в какой-то странный научно-фантастический роман. Астрид потеребила пальцами разодранную изнутри губу, закусанную до крови во время дороги, подобрала дневник и вырвалась из салона, подумала – и достала ещё гитару, перекинула ремень чехла через плечо, неторопливо побрела к дому, каждым шагом оттягивая неизбежное.
– Нортроп? – с порога позвала женщина, отряхивая мифическую апрельскую пыль с подошв ботинок, вытирая ноги с упорством школьницы из католического пансиона. Астрид нырнула внутрь и нашла обоих своих мужчин в комнате с клеткой, превратившейся теперь в филиал шаблонного клуба бойскаутов. На первый взгляд. На второй – Астрид замерла на пороге и сощурилась, словно дикая кошка, быстро изучила обстановку и прямо и зло посмотрела Баззу в глаза. – Вот как? – она сделала полшага вперёд, опуская гитару на пол и оставляя себе только дневник. К знакомому запаху медвежьей шерсти примешивались теперь аромат жжёного табака и горелого пластика, от последнего неприятно свербило в носу. Это была только её вина, и Астрид прекрасно осознавала этот факт. Она скрестила руки перед собой, прижимая дневник к груди, распрямила спину. У неё с собой была правда, но что ей эта правда теперь? Астрид прикидывала, что с той же лёгкостью, с какой может успеть выбить нож из руки Базза, она может и промахнуться, и тогда уж точно быть беде. – Какой героизм – угрожать ножом спящему. Доктор Верье тебя не таким описывал, Джона. От меня ты чего ждёшь? Падать на колени и умолять не буду, хочешь убить его – пожалуйста, – она неприязненно скривила губы, откинулась назад и уткнулась позвоночником в дверной косяк, всем своим видом выражая завидную невозмутимость и рассчитывая, что Базз поверит в неё так, как верит она сама.

У Астрид не нашлось ни единой причины усомниться в том, что не Джонатан Эммерих, но Базз осуществит угрозу. Это то, с чем ты выживаешь на Улиссе – или делаешь, или проигрываешь и остаёшься в лучшем случае без припасов на пару дней, – и так просто никто из них избавиться от этого не мог, даже если бы захотел. Астрид быстрым и точным взглядом оценила расположение предметов в комнате, состояние клетки, позу и выражение лица Нортропа. Медвежонок казался самым безмятежным из них – в обмякшем лице читалась лёгкая, словно бы и не существенная вовсе тревога, до неприличия размытая транквилизатором. Он должен был уехать на Шпицберген, но теперь-то уж точно самолёт отправится без Нортропа. Даже жаль: Астрид не знала никого, кто работал бы с медведями лучше, и почти обиделась, что теперь его место наверняка займёт какой-нибудь профан. За Медвежонком и Баззом на полу разбросанными в разных местах валялись инструменты и запчасти для какой-то мелкой техники. Значит, Астрид точно не ошиблась и в этом: он всё-таки пытался что-то техничить, знать бы, насколько удачно оно прошло.
– Доктор был так мил и любезен, что поговорил со мной о тебе, – она заметила, как подорвался вверх его голос и как дёрнулось всё в нём, едва что-то напомнило о Верье, и скривилась. Неужели подобная щенячья верность – тоже что-то вшитое ему в голову в лаборатории?  Отвратительно. – О, рабочая группа по связям с населением осталась бы довольна выданной им характеристикой Джонатана Эммериха: законопослушный гражданин, хороший сын и ответственный сотрудник, ещё и музыкант, каких поискать надо, – не без иронии произнесла женщина, внимательно наблюдая за его лицом, но стараясь не выпускать из вида руку с охотничьим ножом и горло Нортропа. Невольно перед глазами встало написанное почерком доктора Верье слово «отбраковать». Что, если этот самоуверенный старый выродок ошибся в своём трезвомыслии, и Базз теперь тоже – с браком? Астрид так сильно сжала зубы, что по лицу заходили желваки. Она расслабила плечи, отпустила сама себя и опустила руки, не глядя, зашелестела страницами дневника, словно искала нужное место. – Что бы он сказал сейчас, – медленно протянула Астрид, задирая подбородок и ухмыляясь уголками губ, – если бы увидел тебя с ножом, прижатым к горлу благопристойного гражданина Земли?
Астрид выдохнула сквозь сжатые зубы, сдвинулась ещё на полшага в сторону и вперёд, ногой откинула от себя какую-то деталь, проследила за реакцией Базза. Ей и в редких снах не мерещилось, что однажды придётся выступать против своего, она никогда не сражалась с Ньютоном или не сворачивала тонкую шейку Эсси. Реальность оказалась хуже всех снов, но Астрид верила, что готова к ней достаточно, вдохновлённая собственной злостью и правдой. Правдой, рукой доктора записанной на бумаге. Женщина подняла руку с раскрытым дневником, потрясла им в воздухе, поискала следы узнавания во взгляде Базза. Он провёл в квартире доктора столько времени, что теперь просто не мог принять эту чёрную книжицу за молитвенник каких-нибудь ретро-адвентистов судного дня или любовные откровения робота-секретаря.
– Хочешь выйти отсюда? Предлагаю уговор, как раньше, – сможешь отправиться куда угодно, когда прочитаешь это от корки до корки, – она перебрала страницы пальцами, целый год чужой жизни, так неприятно и странно впечатавшийся в её собственное существование. – Идёт? И, ради бога, убери уже нож от его глотки, Норт человек лучший, чем я, и не заслужил этого, – нахмурившись, она рассерженно мотнула головой и с громким хлопком захлопнула дневник Верье.

Отредактировано Astrid Sundin (2016-04-20 01:22:23)

Нож он всё-таки убрал, но легче не стало – Астрид проследила взглядом за лезвием, за плотно сжатыми пальцами Базза, задержалась на обтянутом тканью торсе Нортропа. Она нахмурилась, но не могла не признать, что на словах выходило честно. Женщина почти сразу отбросила в сторону глупую веру в то, что Базз не сможет одним проработанным движением распороть Медвежонку живот от пупка и до грудины, и переключилась на конкретику ситуации. Дневник он признал – и одно это уже было хорошо, – но теперь начал ещё нелепее беспокоиться о судьбе доктора. Астрид злорадно осклабилась и ухватилась за эту тревогу, позволяя ей раскрыться, как ядовитому цветку. Пальцы её в поисках успокоения перебирали страницы дневника, оглаживали их бледную поверхность, едва-едва чувствуя вмятинки букв.
– Ты зря думаешь, что пара длинных женских ног способна оставить мужчину равнодушным, – протянула Астрид, проглотив его «милашку», словно барханный кот – мышь. – Выдумал бы уже новые вопросы, поинтереснее, а то заладил одно и то же. Думаешь, я твоего драгоценного доктора убила и скормила мусоросжигателю? Ради бога, мне не сдалось, – она покачала головой, хотя мысленно и честно так бы и поступила, попадись ей в первые полчаса Савин Верье. Это уже потом Астрид кое-как дошла до идеи, что без доктора она не сможет ничего исправить – он один теперь и знает, как вернуть Базза на законное место, отвоевать для него его собственное тело. Её всю передёрнуло, и стало не по-весеннему холодно. Кто-то из них за ночь приоткрыл плотные ставни, впустив морозный и свежий воздух в комнату, и Астрид, расслабившись, своевольно прошла к стене и, приложив небольшое усилие, всё-таки закрыла окно, на пару недолгих мгновений отложив дневник в сторону.
Закончив с окном, женщина под внимательным взглядом Базза прошла к столу и забралась на него, вытянув те самые длинные ноги так, чтобы он хорошо их видел. Она не стремилась его очаровать – в каждом её движении не было и намёка на соблазн, а целоваться с Баззом, прикидывала Астрид, даже когда он считает себя Джонатаном Эммерихом, – это же всё равно, что целоваться с братом. Она закинула ноги одну на другую и удобно устроила на коленях дневник доктора, зашелестела страницами и скупо, не отвлекаясь, прокомментировала:
– У тебя кровь носом, аптечка где-то у дальней стены.
Искала Астрид недолго. Он не хотел читать дневник сам, значит, ей придётся стать его голосом – или голосом Верье, никакой разницы женщина особо и не заметила. Её резкое и властное желание познакомить Базза с этими словами изгнало из дневника упорядоченность и скрупулезность, присущие доктору. Астрид походя оставила на одной из страниц уродливый рваный шрам в уголке, но не испытала никакой вины за содеянное. Она провела рукой по выбранной странице, сжала дневник за края и с хрустом выгнула, чтобы читать было удобнее.
– Я тогда сама прочту, если ты не против, – безапелляционно заявила Астрид, коротко остриженным для удобства ногтем подчёркивая строчку. – Выборочно, – она наморщила нос, и в любой другой момент это показалось бы смешным. Астрид помедлила и посмотрела на Базза – на Базза, спрятанного глубоко внутри головы человека по имени Джонатан Эммерих. Джона. Верно, в любое другое время она осталась бы к нему равнодушна, и тогда он просто стал бы проблемой какой-нибудь другой Астрид. Не сложилось. – «Уже готовое досье на Джонатана Эммериха мы будем засекречивать и уничтожать постепенно, по частям – по мере того, как я буду закладывать в него информацию». Что, хочешь сказать, не цепляет? Смотри, здесь же ты упоминаешься, – она подняла глаза от записной книжки и с любопытством посмотрела на Базза.

– Твой доктор вообще тут о тебе очень много пишет, – Астрид захлопнула дневник, сложила его между узких ладоней и поверх прицела ружья посмотрела прямо на Базза, сощурилась. Хлопка выстрела, согласного разорвать эту резкую тишину, не последовало, и женщина довольно улыбнулась. Она подкинула дневник в руках и поймала, вновь бездумно перебрала страницы, не зная, чем ещё зацепить Базза. Он уже и без неё выглядел человеком на самом пределе, и хорошо, что от Нортропа со своим ножом отошёл. – Не прочитай я всего, подумала бы, что между вами что-то такое есть, но нет, с бумагой доктор честнее, чем со всем остальным, – Астрид осуждающе покачала головой, вернула потёртый тряпичный хвостик закладки в самое начало, к безумной поездке и таксисту по имени Джонатан, к долгим зимним праздникам семидесятого года, в которые она – что? – пропадала где-то далеко от этой маленькой синей планетки, колыбели человечества, центра мироздания.
Отложив дневник в сторону – пришлось сдвинуть что-то из баззо-нортроповских инструментов, стряхнуть какую-то металлическую стружку, – Астрид рывком соскочила со стола, прошла через всю комнату к Нортропу. Если он хочет стрелять – ещё хочет, – то пусть делает это сейчас: она так удачно подставила спину. Женщина без особой жалости запрокинула голову Медвежонка, ухватив того за покрытый тёмными волосами подбородок, изучила внутреннюю сторону века, пальцами оттянула вниз губу, бегло посмотрела на дёсны. Чёрт его знает, как этот медвежий транквилизатор действует на людей, но Нортроп казался мирно спящим. Он никогда не говорил ей, да Астрид и не спрашивала особо, сколько этот транквилизатор действует на обычного медведя: кто-то из них просто стрелял, после чего Фрост делал всю необходимую работу, обычно укладываясь в отведённый лимит времени. Астрид на всякий случай навскидку посчитала его пульс и осталась относительно довольна: несколько часов крепкого сна, головная боль и долгое похмелье Нортропу обеспечены, но это – лучше ножа в глотку или в живот, лучше любой кровавой бани, которую мог устроить нестабильный пациент врача с так себе чувством юмора.
– Я оставлю дневник на столе, – сказала Астрид, отпустив Нортропа и поднимая голову на Базза. Машинально отряхнув ладони, она медленно выпрямилась, хотя теперь уже не ждала удара. – Там есть и про Базза, и про Себастьяна Савиля, и про тебя, и просто интересно, – она упрямо тряхнула головой. – Я буду на кухне, приготовлю кофе. Чертовски хочу кофе, – она прошла мимо Базза, вновь подставляя ему лопатки под тонкой тканью, одёрнула кофту. «Сейчас, – подумала Астрид, – или уже никогда».

Уже на кухне, устало поведя лопатками и поморщившись от резкого дневного света, бившего прямиком в глаза, Астрид подумала, что хорошо бы сначала скопировать дневник и уже только потом – отдавать его нестабильному Джонатану. Один дьявол знает, что он там с ним сделает – изорвёт до бумажного крошева, прочитает от корки до корки, проигнорирует. Дневник был тем немногим, что отделяло её от Верье, и Астрид надеялась, что этот риск оправдан хотя бы самую малость. Она перемыла всю найденную на кухне посуду и долго варила себе кофе, невкусный, прогорклый и горький, из плохих зёрен – какого-то нелепого остаточного подарка кого-то из практикантов или молодых исследователей, потому что Нортроп в жизни бы не стал пить подобную дрянь. Астрид цедила кофе по глоткам, пока он не остыл, а после бездушно слила тёмную жижу в цветочный горшок с каким-то чахлым кустиком и вновь повторила процедуру омовения кружки под проточной водой, тёрла бледную эмаль до той поры, пока её собственные пальцы не покраснели. Простые механические действия ещё кое-как отвлекали, но когда Астрид вновь принялась готовить кофе – на этот раз самый обычный, растворимый, – беспокойство о сохранности дневника вернулось вторично, заходило вокруг неё кругами, словно голодный кот, и после первого пинка не ушло, только оскорблённо мявкнуло.
Астрид отыскала заткнутый куда-то в самый угол широкий и прочный поднос и хорошенько отчистила его от застарелых налипших крошек, поставила сверху две разномастные кружки и каждую до краёв наполнила смесью из тёмных гранул и кипятка. Едко, но метко: чем-то подобным они травились на Бьерне, и уж это пойло точно хорошенько встряхивало не только мозги, но весь организм. Джонатану, судя по виду, встряска требовалась только так – весь его вид говорил об изнурительной и бессонной ночи. Она вернулась в комнату тихо, наступая на переднюю часть стопы, и обнаружила Джонатана там, где до того стояла сама. Безнадёжно сгорбив плечи, он изучал что-то, лежавшее перед ним, и Астрид замерла на пороге, потому что изучать-то ему особо было нечего, кроме того, что принесла ему она. Женщина довольно улыбнулась, но тут же стёрла со своего лица эту улыбку, откашлялась, подавая сигнал своего присутствия в комнате, и ровным, уверенным шагом прошла к столу. Вид у Джонатана при ближайшем рассмотрении был до крайности жалкий. Астрид опустила поднос на стол и указала на кружки.
– Одна для тебя, одна для меня. Этому парню, – она кивнула головой в сторону Нортропа, – кофе ещё не скоро понадобится. Вижу, тебе тут было интересно без меня. Теперь ты хочешь поговорить про Базза? – прямо, не распинаясь на расшаркивания и осторожность, спросила женщина, поднимая свой кофе и поверх него внимательно смотря на Джонатана. – Или мы вновь пойдём по кругу из «кто такой Базз, вы, грёбанные психопаты»?

Он залепетал. Именно сейчас, когда они наконец-то могли поговорить честно и без обиняков, Джонатан принялся лепетать на манер поломанной развивающей игрушки для мелюзги от нуля до трёх, и в лицо его вернулось то детское и несколько беззащитное, что безошибочно определяло в нём Базза. Базза, которого Астрид знала ещё до того, как очень цивилизованные и гордые этим люди забрали поселенцев с Улисса, не спросив, а надо ли оно им вообще. Злость волной прошлась по телу, и кружка в руках у Астрид неприятно дёрнулась. Чуть не расплескав свой кофе, женщина выругалась и поставила его куда-то в сторону, мигов позабыв. Кофе был только ширмой, поводом завязать нечто вроде дружелюбного и – как же она ненавидела это слово – цивилизованного разговора, зыбкая возможность которого теперь буквально ускользала из-под ног.
Астрид не стала спрашивать, всё ли в порядке, оставив вопрос для дурацких телевизионных сериалов, где о порядке будут спрашивать, даже если всё вокруг в огне и Земля приближается к Солнцу, а Вселенная схлопывается с лёгкостью радужной пружинки. Нервное перенапряжение – она видела такое даже у самых подготовленных людей, когда планеты выкидывали сюрприз вроде незапланированного вулкана, кислотных дождей и песчаных бурь, – было неприятной, но не смертельной штукой. Оказавшись возле Джонатана, Астрид перехватила его чуть выше локтя и дёрнула на месте, заставляя стоять на ногах. Следовало его куда-нибудь посадить, но единственный стул – она раздражённо цокнула, отмечая этот факт, – занимал собой Нортроп, разбудить которого не представлялось возможным.
– Ну, нет, вот только падать не нужно, – Астрид по-учительски строго покачала головой, подталкивая Джонатана в сторону стола и меняя его руку на одну из чашек с кофе. Освободившийся поднос, резко и неприятно звякнув, чуть не скатился на пол. Легко похлопав Джону ладонью по щеке, Астрид тут же подтащила кружку к его лицу и жёстко, с намёком какой-то своеобразной заботы, приказала. – Пей. Давай, тебе же лучше станет потом.
Кофе был несладким, но очень, очень крепким; таким на Бьерне поднимали даже мертвецов, готовых признать, что чёртовы медведи их всех сделали подчистую и самое время сваливать обратно домой, каяться перед лощёными «костюмами» из Стрей-Тейл и надеяться на снисхождение и горсть чудес. Астрид, в снисхождения корпоративных властителей верившей примерно также, как и в единорогов, и тогда, и сейчас это казалось блажью. Опустив руку, она сжала пальцы на заветной чёрной книжке, встречаясь с судорожно сжатой ладонью Джонатана, и потянула ту на себя.
– Отдай, – проговорила женщина, хмурясь и прижигая его взглядом и прогретой керамикой. Прижав кружку к его плечу, она надавила, оттягивая мужчину назад, заставляя ослабить хватку. – Не сопротивляйся и пей свой кофе, ради б… Твою ж мать, – кружка накренилась в тот момент, когда дневник Верье уже был у Астрид, и правой руке стало очень неприятно и горячо.

«Улисс» было тем, что едва ли мог помянуть хоть по какому поводу сотрудник патентного бюро, и Астрид, принявшаяся было за ругань, замерла на полуслове и полужесте, со вскинутой обожжённой рукой и очень, очень удивлённым выражением на красивом лице. В этот промежуток неуверенной и хрупкой тишины между ними вклинилось ворчливое сопение Нортропа, и Астрид с отвлечённой завистью подумала, что Фросту сейчас снятся медведи с Бьерна, те самые, которых они в конце концов приручили к этой суровой скальной планете-заповеднику, любимому обиталищу туристов-экстремалов. Он потом написал развёрнутую статью об этом, со множеством фотографий и видеозаписей, – Астрид читала, Норт присылал ей ссылку, – и про Бьерн знали многие, его случайное упоминание не было бы странным даже теперь. «Улисс» в общегалактической сети сжался до десятка значений от Древней Греции и до наших дней, до затасканных строчек из Теннисона и футбольного клуба откуда-то из Северной Америки. Чиновники от колонизации, как и прочие их собратья, не любили публично признавать своих ошибок, и от Улисса-планеты в свободном доступе не осталось ничего.
– Улисс, – согласилась с ним Астрид, словно они перебрасывались шифровками или играли в слова с какими-то очень своеобразными и чуточку безумными правилами, и кивнула. Она забыла и про дневник, и про разлитый кофе, и про спящего Медвежонка, и про всё остальное. Джонатан Эммерих не мог знать про Улисс, его бы Улисс ужаснул отсутствием бытового удобства и офисной аквариумной стерильности. Астрид обеими руками ухватилась за эту мысль и за Джону-Базза, готовая по кусочку стащить с него скорлупу чужой личности. Он горел, и под её пальцами лихорадочно и неритмично билась жилка. Ей потребуется врач, и это проблема – Медвежонка от медицины в её жизни не существовало, а тащить сюда ещё и Верье слишком рискованно. Оставалась Эсси с бесплатным приложением в виде Ньютона и как-там-сейчас-назывался-его-корабль. Это было сложно, об этом следовало тщательно подумать, и некоторые детали уже тянули на самое настоящее похищение человека. – Садись, – Астрид потянула Джонатана за собой на пол и сама села, как и до того, по-турецки, ладная и опасная, что индийская кобра, оставшаяся без заклинателя; дневник доктора она подложила под ногу. Джона выглядел всё хуже, словно выброшенная на солнцепёк рыбёшка. – Что такое Улисс, Джона? – вопрос был почти из детства, но тогда серьёзных людей в белых халатах скорее интересовало, что такое пёс, черепаха и прочие термины, ставшие частью родного языка улисских детей. Это – и как переучить их изъясняться нормально. Астрид приходилось начинать с малого и раскручивать эту спираль в обратную сторону.

Астрид улыбнулась, как проглотившая канарейку кошка, и довольно кивнула, хотя «дом» в исполнении Джоны прозвучало неуверенно, словно он и в этом сомневался, словно все остальные слова у него отобрали, вынудив изъясняться одним только этим. Словно бы испугавшись, Джона отшатнулся и забарахтался на полу новорожденным щенком, во все стороны вращавшим головой и не понимавшим, где потолок, пол и стены, как ему встать, куда и к кому идти. Астрид удивлённо вскинула брови, но останавливать его не стала, принялась с интересом наблюдать за попытками мужчины преодолеть расшатанный порожек. Как и в дневнике Верье, Джона упирался в невидимый барьер, не пускавший его дальше, отнимавший у него все силы, и там его окончательно переклинило, разломало на кусочки, оставив вместо уверенного, брызжущего оскорблениями взрослого мужчины – модель человека с условно заданными функциями. Астрид медленно поднялась со своего места, потянулась и с высоты собственного роста внимательно посмотрела на Джону.
– Всё будет хорошо, – пообещала она в пустоту, наклонилась и поправила ему налипшие на покрытый испариной лоб волосы. Джона бормотал всё тише и тише, бессвязно и практически ни о чём, и в его словах проскальзывали знакомые – те, которых Джонатан Эммерих на своём Хеймдалле – или откуда он там родом – знать не мог. Она подобрала телефон Нортропа и сбросила звонок, прижала к себе дневник, как единственное свидетельство правды, и крепко задумалась. Её и до того тревожила мысль, что Верье ещё пригодится в спасении Себастьяна, но теперь она окрепла и обросла плотью. Астрид недовольно поджала губы, вспомнив серьёзное лицо доктора и умные глаза. Если Базз ещё оставался внутри Джоны, то только Верье и способен достать его обратно, сняв с него инородное тело Джонатана Эммериха. Он был нужен ей, этот самодовольный доктор, и это неимоверно злило.
Перед звонком Верье Астрид привела небольшие приготовления – выскребла из аптечки какие-то таблетки против температуры, растолкла их в порошок и с небольшим количеством воды впихнула Джоне в глотку; собрала некоторые вещи, которые Медвежонку точно бы не пригодились, и сложила их в прихожей; укрыла условно спящих Нортропа и Джону одинаковыми пледами с эмблемой какого-то заповедника; притащила в дом своё оборудование и отправила запрос на корабль Ньютона, попросив небольшой чартер для троих до места встречи, люблю, целую, твоя Джейни. Только после этого Астрид перешагнула через длинные ноги Джоны и вышла на улицу, в стылый апрель, с тоской осмотрела окружающий пейзаж, в непричёсанной целомудренности которого чувствовалась уверенная человеческая рука, и достала из кармана телефон Нортропа. Последний номер в исходящих не определялся – это был не кто-то из коллег Медвежонка, не подружка и не родители, – и Астрид уверенно ткнула в зелёную трубку, задержала палец на кнопке, а после вызов пошёл, и часовой механизм заработал. Гудки казались бесконечными, словно и впрямь её звонку приходилось прорываться через океан по проводам, птичьим крыльям и хвостам самолётов. Медленно собирались сумерки. По ту сторону телефонной трубки что-то захрустело и сначала замолкло, так, что Астрид подумала было, что звонок прекратился. Но потом раздался голос, не узнать который было сложно.
– Доктор Верье? – защебетала она с придурковатой лёгкостью. – Это Эсси Эндерлин, вы меня… О, хорошо. Послушайте, доктор, у нас тут Джонатан Эммерих, кажется, его накачали какой-то дрянью. Он наркоман? Даже если и нет, он всё равно очень плох и бредит, а вы указаны как его доверенное лицо, вот я и позвонила. Простите, что отвлекаю, но мне показалось, что это срочно.

– Хорошо, доктор, – просто сказала Астрид, вешая трубку, и в просвет между разговором и гудком добавила, – буду вас ждать.
«Заберу вас в аэропорту. Оставила Д.Э. с медиком», – сообщение сложилось конвертиком, задумчиво замигало и ушло. Астрид встряхнулась; она с десяток раз опечаталась, дважды переставляла слова местами и трижды внимательно перечитала текст перед отправкой, чтобы ненароком себя не выдать.
Перед выездом она вернулась в дом, понадёжнее припрятала дневник и поверх каких-то заметок накарябала Медвежонку записку на случай его пробуждения. Натянув на плечи одну из курток Нортропа, разом превратившую её в участницу туристического похода, Астрид вернулась к машине, сбросила уведомления о штрафах – у порядочного сотрудника социальных служб просто не может быть нарушений правил, – и пару минут потратила на навигатор, уговоры и поиски, но добилась всё-таки от упрямой системы кратчайшей дороги к главному городскому аэропорту. В этот раз Астрид вела осторожнее, почти не превышала скорость и не стремилась обогнать по встречной полосе; итогом стали два новых штрафа, но и их она сбросила, сделав остановку возле небольшого магазинчика с припасами. Продавец почти не смотрел на неё – он повёлся и на куртку туриста, и на «ой, кажется, я по ошибке взяла карту своего парня», и пятью минутами позже, уже снова в машине, Астрид торопливо раскладывала по карманам дротики, мрачно благодаря Джонатана за изувеченный запас в медвежьем углу. Закончив и избавившись от коробки, Астрид вернулась к дороге, с удивлением поймав себя на том, что нетерпеливо барабанит пальцами по рулю. Словно бы Савин Верье был редким хищником, а она – охотником, поставившим целью своей жизни найти и изловить его.
Гардермуэн гудел со всей ответственностью гигантского муравейника, но делал это с завидной норвежской упорядоченностью, отчего казалось, что кто-то записал обычные звуки аэропорта и теперь раз за разом их проигрывал. Люди возвращались с работы, люди отправлялись на работу, у них начинались и заканчивались отпуска, и кто-то – о, ужас, – опаздывал на свой рейс и вынужден был теперь перекраивать весь маршрут. Астрид камнем замерла на перекрёстке бесконечных путей аэропорта, вынуждая людей спотыкаться об неё, ударяться, замечать её в последний момент и, уворачиваясь, извиняться или рассыпаться руганью. Запустив ладони в карманы куртки, она пальцами перебирала дротики, прикидывая, что при случае успеет первой. Быстрее всегда был только Ньютон, но сейчас он находился даже не в этой системе.
Астрид написала доктору ещё одно сообщение, уточнив свои координаты, и принялась ждать. Над её головой взмывали в небо и шли на посадку самолёты, и Астрид невольно гадала о том, что будет, если сейчас один из них при посадке чиркнет носом по асфальту и взорвётся. Она не следила за новостями и понятия не имела, списывают ли теперь такие вещи на антиглобалистов или наоборот. Но мысль о том, что самолёт Савина Верье превратится в огненные ошмётки из-за парочки антиглобалистов, отзывалась в ней тугой улыбкой.
Савин Верье появился через час и сорок пять минут после звонка, и Астрид подалась ему навстречу и приветственно протянула руку, словно давнему знакомому. Улыбнулась доброжелательной утренней улыбкой, повела плечами, словно от холода, накатившего на Осло к ночи. 
– Садитесь в машину, – она кивнула на тяжеловоз Нортропа. – Я сделала всё, что вы сказали, но не стала перевозить мистера Эммериха из того дома, в котором его нашли. Он без сознания, но немного бредил и упоминал вас. Мой друг-врач присматривает за ним. Садитесь, доктор, нам нужно ехать.

Запоздало – она уже заняла водительское место и заводила машину, вздумавшую показать характер в самый неподходящий момент, – Астрид лишний раз удивила лёгкость, с которой Верье поверил во все её слова про Джону и сам, без особой радости и с кислой миной, прыгнул в расставленную ловушку. У неё могло не быть никакого Джонатана Эммериха, она могла с лёгкостью привезти доктора к антиглобалистам или другой чумной шайке и там разобрать на составные части – и он бы поехал, словно для него самого сочетание «Джонатан Эммерих» было кодовой фразой, способной полностью перевернуть мозг и бросить человека навстречу любым безумствам. Астрид выволокла машину с парковки аэропорта и направила её на шоссе, время от времени сверяясь с навигатором. К вечеру дороги напоминали скопления жучиных колоний, и Астрид, чувствуя себя высматривающей добычу птицей, терпеливо лавировала между блестящими разноцветными машинами. Она хотела включить радио, но, после краткого размышления, решила этого не делать – образ развесёлого сотрудника социальных служб заканчивался где-то на приветственной улыбке, теперь же он сполз до смурной и сосредоточенной серьёзности.
– Его нашли случайно – искали логово антиглобалистов, а обнаружили чертежи взрывчатки и нескольких ребят в отключке, среди которых был и ваш парень. К счастью, – Астрид говорила отрывисто, медленно, больше внимания уделяя дороге, чем доктору, – занимавшийся этим человек позвонил мне, и удалось всё уладить на ближайшие часы. Боюсь, – она задержала молчание на один особенно долгий и извилистый поворот, сдавленную ругань и удар ладонью по оплетке руля, – боюсь, что к утру мне придётся доложить об этом.
Астрид приоткрыла окно со своей стороны, и салон заполнился апрельской прохладой и дорожным шумом, тем больше затихавшим, чем ближе к медвежьему углу они подъезжали. Говорить доктору о том, что будет после доклада Эсси Эндерлин, она не стала, предоставив Верье самому вообразить развернувшееся расследование, и на мгновение пожалела, что в действительности не знает никого из рабочей группы по связям с населением. Уж там-то докопались бы, что никакого Джонатана Эммериха не существует.
– Вы всё ещё уверены, что нет ничего такого, что Джонатан мог бы от вас скрывать? – Астрид облизнула губы и чуть обернулась к Верье. Дорога приятно опустела и начала приобретать знакомые очертания. – Сомнительные друзья, девушки, какие-то новые знакомые? Подумайте ещё раз, доктор Верье, и вспомните всё подозрительное, что только можете. Люди не отправляются так просто в Сахару, чтобы потом попасться среди антиглобалистского мусора в пригороде Осло. Пожалуйста, это важно и для моей работы, и для благополучия Джонатана Эммериха.