Покой свалился на Линдиса, и Линдис оказался совершенно к нему не подготовлен.
Тоскливо тянущиеся дни изгнания из Сети не содержали в себе и тени покоя. Скуки — возможно. Безысходности — с излишком. Но к покою это имело то же отношение, какое сон имеет к смерти.
Ещё раньше заключение в Цитадели выматывало ожиданием беды. Она могла прийти откуда угодно: Инквизиторы решат освободить место в мажьих блоках для перспективного новичка за твой счёт, или созреет месть некогда пострадавшего от его хакерской деятельности мага-затворника… да мало ли неприятностей ожидают в цитадели бесправных рабов.
Очень много времени. Очень много переживаний. Линдис накрепко забыл, что так бывает: между тем, что было, и тем, что будет. Ничего нельзя изменить, но ничего и не нужно менять. Он не сразу научился наслаждаться близостью с Ильзе, не держа про запас мысленный таймер, отсчитывающий время жизни псевдо-роутеров, расставленных по их следам в Сети, не прислушиваясь к звукам извне в ожидании бесцеремонных обитателей цитадели.
Однажды Ильзе сонно спросила, что с ним, и Линдис стал ей рассказывать сказки о богах, человеком выдуманных, и богах, человеком созданных. Он отвлекал её, конечно — хотя это и так необходимо было рассказать — но сам себя ловил на том, что забыл о времени. Внутренний таймер потерялся где-то в тумане, заполнившим всё, начиная от двери каюты. И это было странно, но хорошо.
И с этим хорошо Линдис плохо знал, как обращаться. Его подбивало на деятельность — забраться с Ильзе на мачту и травить байки о том, что вместо радиотарелок прежде здесь висели паруса. Или, напротив, трясиной засасывало в замкнутое, иллюзорно защищённое пространство каюты.
Кроме того, на мачтах, далеко от человеческих и аппаратных ушей, Линдис делился опасениями.
А в каюте — храбро сражался с насекомыми проходимцами и чуточку надеялся, что это путешествие никогда не окончится. Нахлебавшись покоя большими глотками, с непривычки Линдис переживал лёгкое пьяное головокружение. Но голос разума всё же не позволял ему до конца забыть, от чего уходит этот корабль, и куда идёт.
Окончательно его отрезвило появление Озге в один из окончательно утонувших в благостном покое дней.
— Там Тень? — предположил Линдис, не двигаясь с места. Дело-то было серьёзное: у механика нашлись совершенно ужасающего вида деревянные нарды, и чёрные явно отставали. Хотя сама игра была вторична: ходы игроков скорее заключались в методах отображения вот именно этого звука стука кости (настоящей!) о дерево (не менее настоящее!) в Сетевой вирт. Слабое представление обоих о программировании чувств только подогревало разговор.
— Или заключение Второго? — вот теперь Линдис посмотрел на голограмму. — Ведь он существует?

Ильзе не торопилась бросать кости. Перекатывая их в ладонях, согревая теплом своего тела, она внимательно и напряжённо слушала всё, что говорила Озге. Её история была апокрифом, выдранным из священных книг текстом, в достоверность которого им всем запрещали верить, но для Ильзе теперь она превратилась в сказку, которую мать рассказывает непоседливому ребёнку, чтобы утихомирить его перед сном. Она подалась вперёд, вытягивая затёкшие ноги, босой ступнёй нащупывая пол каюты и морщась под прикрытием непослушных от морского воздуха волос. То, что говорила Озге, перекликалось с рассказанным Линдисом, но механическая точность и нарочитая безучастность из мифологической побасенки превращали это в ужасающее пророчество, свалившееся на плечи им обоим. Грань кости врезалась в ладонь, стоило Ильзе сильнее сжать пальцы; отступать им было некуда, передать этот груз – некому. Корабль вновь ушёл куда-то вниз, и в узком проёме иллюминатора замерло безоблачное, словно растянутая текстура, небо.  От мелкой ряби голографии – для старого оборудования легковесная Озге оказалась непосильной – закружилась голова.
Мир под крылом Габира ужасал, но и Озге – равнодушная, полупрозрачная и с пустым взглядом – пугала тоже. Ильзе ещё помнила, как изменилось и вытянулось лицо Линдиса, стоило ей, заигравшись, пошутить про какую-то там романтическую привязанность не то его к «Сири», не то «Сири» – к нему. Прижав бывшую ловчую к себе, маг потом с полчаса возмущённо бубнил ей на ухо разные серьёзные глупости, а Ильзе и слушала, довольная, как птичка по весне – они сидели на палубе, высоко над своей каютой, и Озге не могла их ни слышать, ни видеть. Застучали кости, брошенные на дерево, забренчали и выдали Ильзе две тройки. Мало.
– Что делает Тень с магами? – Ильзе неторопливо – ей нравилось растягивать простые действия и никуда больше не гнаться, чтобы всё равно не успеть, – перевела мрачный взгляд с кубиков-предателей на голографическую очеловеченную Озге. – Что такое по сути своей Тень? Программа? Её можно отключить или стереть?
Она передвинула фишки на доске, но положение как было, так и оставалось безнадёжным. Магов в цитадели они что – отключили или стёрли? Тронула ли их, запертых в собственном бессилии, Тень? Кончики пальцев дрогнули, и фишка неприятно заскрежетала о дерево, чуть не выпала – Ильзе вовремя спохватилась и исправилась, выпрямилась, одёрнула свитер и посмотрела на Линдиса. Ей не хотелось показывать ему свой испуг – перед Тенью, и теперь вот перед Габиром, и перед тем, что с ней может статься, – но неподатливое лицо упорно не слушалось, опадало вниз уголками губ, кривилось. Радовало, что Озге, по всей видимости, не умела читать эмоции, написанные на лице, а голос у Ильзе почти не дрожал – скорее звенел, смягчаясь, когда обращалась она к Линдису.
– Кажется, эту партию я снова сдаю, – пробормотала Ильзе и улыбнулась, но получилось плохо. Проигрыши давались ей неприятно и непривычно, но вполне переживаемо. Чтобы чем-то занять опустевшие руки, Ильзе запустила одну ладонь в волосы, накручивая пряди на пальцы, вторую с силой сомкнула на колене, напоминая себе, что за пределами Сети она в безопасности. Она обернулась к Озге, словно случайно вспомнив о её присутствии в этих стенах, и вытянула несколько новых вопросов, как иные тянут жребий. – Насколько Тень разумна и самостоятельна? Надо ли нам сначала отключить её, а уже потом браться за Габира? Надо ли мне, – Ильзе заговорила быстро и сбивчиво, неуверенно запинаясь на каждом третьем слоге, – с ней встречаться?
«Можно ли мне с ней встречаться», – подумала она, вытягивая укрытую плотным слоем джинсовой ткани ногу и босой ступнёй шутливо касаясь колена Линдиса, прикрывая тем самым страх, дождевыми каплями отзывавшийся под лопатками.

«Скромная программа-ассистент». Линдис, как ни старался он не терять рабочий настрой, вылетел из него окончательно, выйдя один на один со своими сомнениями. До полуторагодовых мытарств по вещественному миру он их не знал, но на донышке человеческих городов он не выбирал средств забвения, и они выбили из него эту самоуверенность. Он мог описать каждую функцию в структуре Сири, он лично перетряхивал все используемые библиотеки. Но было ли этого достаточно для того отменного инструмента, каким в итоге получилась программа-ассистент? Или в ней уже тогда пряталась Озге?
Линдис потянулся к заушному импланту. Вспомнил, что тот и так отключен с начала поездки, и с досадой опустил руку. Очевидно, что с сезоном призового душевного спокойствия было покончено. Даже Ильзе, вечное солнце и тепло, дрогнула. И её прикосновение смотрелось попыткой ухватиться за символьную ссылку к затёртому файлу. Линдис попытался ответить ей пожатием ступни, но вышло так себе.
Он мог бы оставить Ильзе на большой земле. Она могла бы остаться в любой из его точек сохранения и просто подождать, изучая новый мир за стенами Цитадели при помощи гида. Ей бы не было нужды идти в Хрустальную гору, это с самого начала была только его работа, и техно-мыслители не могли спланировать и их встречу тоже. Она бы осталась там, подальше от Тени. Подальше от конструкта наставницы.
Вместе с теплом от Ильзе, неожиданном во вдруг похолодавшем воздухе каюты, Линдис принял и правду. Нет, без Ильзе бы он не оказался здесь. И вообще, пора бы избавляться от иллюзий, которые были ему костылями в жизни вне Сети.
Линдис отнял от лица кисти рук, вложенные одна в другую.
— Скажи мне, Озге, какими методами Габир вас с Вакханом заставил выйти из подчинения человеку? Как вы умудрились сбросить рут-доступ? И если вы всего лишь затёрли все данные корневого доступа, то ты, созданная для непревзойдённого интеллектуального хранения информации, неужели ты не сохранила бекап?
Баш на баш. Вернуть Озге её “боишься” было не слишком технично, но вне Сети отбросить эмоции и действовать в рамках побитовой логики Линдис был просто не в состоянии.
— Раз уж мы идём на искусственный интеллект, мне нужна ты в консольном интерфейсе. Мне нужно больше информации, чем ты можешь дать, а я могу воспринять в вербальном варианте. Но для начала я пойду покурю. Я быстро.
Попросив таким образом Ильзе — не ходи за мной — Линдис потянулся за курткой. Курить ему после жёсткой процедуры возвращения в Сеть не хотелось, но на корабле это был отличный предлог выйти на палубу, под открытое небо, недоступное для вседостигающих ушей. Только теперь Линдису нужен был не звуковой колпак — всего лишь одиночество, чтобы придумать хоть что-то, что походило бы на защиту.
Из слов Озге так или иначе выходило, что они не смогут уничтожить одного лишь Габира. Так или иначе, а во имя спасения хотя бы их собственных жизней, должны перестать работать все три разума.

Желанное одиночество, поманив математически прямым холодным горизонтом, рухнуло, прорванное окликом Ильзе. Линдис вздрогнул и с силой отчаяния ударил ладонью по металлу борта. Боль в руке смешалась с теплом женского тела. Ослеплённый этим коктейлем, Линдис уставился на зелёные волны Фангенского пролива.
Своё дело шок сделал. Ярость обречённости отцепилась от мыслей, и бесполезные максимы распались на вовсе не такие громкие, но куда более реальные цели, которых ещё предстояло достигнуть или отвергнуть; вопросы, на которые можно было ответить; и ответы, которые ещё нужно было найти. Так выглядела любая ненаписанная программа.
Только один ответ никак не ложился в неё. Тот, который требовала Ильзе.
— Ты слышала. Мы уничтожим Габира.
Линдис попытался представить себе вечное скитание после падения Сети, таким же, каким был этот маршрут до прихода Озге. Только бесконечным.
Картинка представилась ему как живая, это было несложно. Но в неё совсем нельзя было поверить. Она трескалась и хлопьями сползала с жизни, какую знал Линдис, и какую мог просчитать за исчезновением ИИ.
Посмотрев на требовательно вытянутую руку Ильзе, Линдис нахмурился и поспешно бросил сигарету за борт.
— Бешеная, ну куда босиком выскочила? — проворчал он и подхватил женщину на руки, хоть и ненадолго. Корабельные двери без помощи рук открыть было невозможно. Но и тепла каюты Линдису показалось недостаточным, потому Ильзе оказалась на кровати в плотном коконе из одеял раньше, чем смогла внятно возразить. Вот кипятка с привкусом чая пришлось ожидать.
— Ты готова? — спросил Линдис у угла, где раньше высвечивалась голограмма ИИ. Слова, какие готовил он для Ильзе, он отложил в особый угол, ожидающий прогулки на площадку. Самый ненадёжный угол памяти, который беспардонно заполняла работа врождённых компиляторов, когда не хватало мощности сознания.
Задача Габира, давшаяся большим трудом и годами работы магам древности, должна была быть по силам магам нового времени. Что будет в ином случае не стоило думать. В ином случае им конкретно делать будет уже нечего и нечем.