Верье не был уверен до самого конца. Сначала он понял по рукам - никогда Джона не двигался так хищно и точно, с таким точным осознанием того, что - кого - именно он хочет схватить. Потом все понял и про взгляд. Он вскочил и отпрянул назад, с трудом подавляя порыв приложить руку ко рту - удержать беззвучный крик отчаяния. Он видел, ка шатко, неуверенно Джона - или нет, не Джона, Себастьян, выбравшийся из прошлого, прокладывающий себе дорогу по ошметкам Джоны - поднимается на ногти, как слепро шарит в воздухе, будто пытается нащупать прошедшие годы.
Теперь, когда с него слетела ложная личность, и Себастьян выглядел ужасающе настоящим, Верье замечал ложь везде. Он быстро оглянулся - Эсси Эндерлин уже была здесь, но не вмешивалась, не боялась, не выражала удивление. Она была одна. Дальше в тускло освещенной комнате на стуле сидел, уронив голову в глубоком обморочном сне, человек.
Это могло быть чем угодно, но только не группой по связям с населением. Верье заставил глаза вернуть на Себатьяна. Тот шел медленно, пошатываясь, но шел, и шел он к нему.
Вереь глубоко вдохнул, потом выдохнул, успокаиваясь. Да, он, вероятно, был слишком неосмотрителен, вероятно, сам приехал в ловушку, устроенную неизвестно для того. И все же, тут был только Себастьян и Эсси Эндерлин - и по крайней мере Себастьяна он мог бы контролировать.
Он посмотрел на Эсси, прикидывая, не того ли же хочет она, и смотрел долго, пока не почувствовал, как его касаются цепкие, сильные пальцы Себастьяна: пальцы, созданные не для гитары, а для оружия.
- Ради бога, стой и молчи, - сказал Верье, не поворачивая голову, и быстро продолжил, - и пока я не велю иначе, слушай только меня.
Он скользнул взглядом по замершему Себастьяну, в глазах у которого билась ненависть, страх и отчаянное желание жить.
- С вами нам придется поговорить еще раз, как я понимаю, мисс Эндерлин, - сказал Верье спокойно. Теперь, когда ситуацию отчасти контролировал он, когда было в этой доме, в этом месте хоть что-то, в чем он был уверена, он снова мог думать, а не действовать, как подсказывали эмоции. - Не пытайтесь повторить то, что я сейчас делаю - противоречивые приказы и несколько приказывающих могут повлиять на его сознание и адекватность. То есть, повлиять еще больше.
В этом Верье уверен не был. Он просто никогда не проверял это, он всегда был единственным, кто записывает поверх Себастьяна Джону. Времени было мало, и тратить его на побочный эксперимент было лишним расточительством.
- Не вмешивайтесь, просто не вмешивайтесь. Я знаю, что делаю.
Он не спешил. Ровно - хотя за этим приходилось следить - дыша, он убедился в том, что все еще имеет дело в Себастьяном, и что Себастьян все еще вынужден подчиняться триггеру. Обошел того вокруг, отмечая, как изменилась манера стоять, выражение лица - все. Знакомый внимательный взгляд неприрученного зверя, знакомая сутулость, знакомая обманчиво расслабленная поза. Будто он просто ждет - ждет сам удобного момент, чтобы напасть.
Верье и предаставить не мог, сколько ему теперь понадобится время, чтобы загнать Себастьяна назад. Он снова остановился перед своим старым пациентом, которого видел иногда в тревожных снах.
- Здравствуй, Себастьян, - сказал он и, поколебавшись миг, положил раскрытую ладонь на щеку Себастьяна Савиля. Хотел посмотреть, как тот среагирует на прикосновение - его прикосновение. Что в нем перевесит - страх, забытые тактильные чувства, радость от того, что он чувствует хоть что-то? В любом случае - пусть наслаждается. Вряд ли это продлится долго.
- Давно не виделись. Что тебя вернуло? Тебя чем-то накачали, у тебя был жар? Как ты оказался здесь?

Некоторое время Астрид топталась на кухне, пристально всматриваясь в полоску пейзажа за окном – вдалеке горели огоньки, словно кто-то наловил в банку светлячков да выронил, – и не торопясь. Она выжидала, пока Верье набродится вокруг ловушки, надышится опьяняющего аромата крови, убедится, что под ногами не щёлкает тугой капкан. Только после этого можно будет обрушиться на него со всей тяжестью правды и обвинений. Астрид крепко сжала в руке один из дротиков, не имея оружия лучше и надёжнее. Прибегать к подобным мерам ей пока не хотелось, но Верье оставался хищником, непредсказуемым и очень, очень опасным – она читала его дневник, она знала. Часы отстучали бессчётное количество ударов, вторивших её ровно бьющемуся сердцу. Астрид перебрала всю посуду в сушилке и, отряхнув руки, вернулась в комнату, рефлекторно ступая беззвучно. Улисс не терпел тех, кто топал и громко звучал. Погасив свет в прихожей, Астрид заняла место у двери, в мрачном молчании наблюдая за Савином Верье. Как в зоопарке, только стекла или решётки между тобой и зверем нет.
– Вижу, вы встретились с Себастьяном, – просто произнесла Астрид, скрещивая руки на груди.
Джонатан ушёл – уснул, выпал в кому, умер, – и знакомое лицо изменилось, вернуло себе всё то, что было украдено. Взгляд, направленный на Верье, неприятно отяжелел, и Астрид отозвалась на него лёгким подрагиванием уголков губ. Базз вернулся. Всплыл на поверхность, словно подхваченный дельфинами утопающий, и теперь тянул руки к Верье. Его разрушенное офисной работой и комфортными перелётами тело ещё хранило обретённые на Улиссе навыки: Астрид не сомневалась, что ему достанет сил если не переломать доктору кости, то хотя бы задушить его. Она не вмешивалась, каким бы ценным Верье не казался, и наблюдала. На мгновение ей показалось, что доктор позволит Баззу себя прикончить, – настолько непроницаемо и неприятно смотрел он на неё, полностью отвернувшись от Себастьяна, – Астрид задержала дыхание, но ничего не произошло. Ровно, словно одёргивая собаку или молоденькую разговорившуюся жену, Верье произнёс всего четыре слова, перевернувшие комнату и положение людей в ней. Покрытое редкими морщинами лицо напомнило ей чешуйчатую морду улисского дикого пса, гревшегося на солнце и понимавшего своё превосходство перед этими тонконогими лягушатами, старшему из которых едва исполнилось восемь.
Базз замер, словно выдохся тащивший его механизм, но остался на месте. Джонатан Эммерих сошёл с него тонкой плёнкой, но оставался где-то здесь. Она вся напряглась, готовая броситься вперёд, стоит Верье сделать что-то не то. Но в своих действиях он мало отличался от всех врачей: осматривал Базза, хмурился, что-то там себе отмечал. Так он мог себя вести в присутствии Эсси Эндерлин, она бы стерпела всё с этой своей чиновничьей улыбочкой; Астрид – нет. Она молчала, позволяя доктору совершать свои ритуалы, и только отмечала для себя все перемены в Савине Верье, то, как легко он из взволнованного почти что отца превратился в сухого и хладнокровного учёного, способного отсечь человеку голову, если это спасёт весь остальной организм.
– Да, доктор Верье, – зашевелилась Астрид, – вам придётся со мной заново поговорить, – она опустила руки и прошла в его сторону, уверенная и прямая в своих движениях и порывах. Астрид перехватила его руку, с силой сжимая запястье, и отвела её в сторону, так и не выпустив. От удара по лощёному лицу Савина Верье спасала непомерная ценность, она же уберегла его от перелома руки. – Для начала вы назовёте мне одну очень весомую причину не убивать вас здесь и сейчас, не используя термины «уголовное преследование», «потеря для науки» и «божье милосердие», – она склонила голову набок и сильнее сжала его запястье. – После мы поговорим о том, как вы изувечили моего друга. Внимательнее в словах, доктор.

Отредактировано Astrid Sundin (2016-08-23 00:06:23)

Верье требовался ей, как хорошо отлаженный инструмент, уникальный в своём роде, а потому – целый и невредимый, и Астрид с небрежной лёгкостью отпустила его руку и с показной брезгливостью вытерла ладонь о длинный край куртки. Окажись где-то в галактике ещё хотя бы один специалист его уровня, и Савина Верье не спасли бы никакие слова, никакие заверения и даже искренняя готовность вернуть всё обратно, которой он и без того до сих пор не выражал. Доктор знал это лучше неё самой – весь его дневник был пронизан этим, – и ему было, что ставить на кон в этой сделке. Астрид нахмурилась и отступила от Верье в сторону. Обозначать себя каким-то новым именем она не стала – пусть довольствуется мисс Эндерлин, ему и того много, – и почти сразу перешла к  сути его вопроса, тщательно перебрала в голове события последних двух дней, всё, что говорила и делала она сама и присутствовавшие в этой комнате мужчины. Она присела на край стола и вытянула ноги, выпрямилась и посмотрела на доктора.
– Я читала ваш дневник и знаю достаточно, – Астрид неприязненно тряхнула кудряшками. – Вы пытались создать армию подконтрольных добропорядочных зомби, но получился только Джонатан. Так себе образчик человека, – она наморщила нос и легонько покачала головой из стороны в сторону, почти жалея Верье, одарённого в профессии, но лишённого воображения за её пределами. Мир, наполненный однообразными копиями Джонатана Эммериха, представал в её голове тоскливым и серым, как доисторический фильм начала тысячелетия, и впервые Астрид по-настоящему порадовалась, что проект свернули и ничего у Верье не получилось. – А теперь он разваливается на части без какого-либо усилия с моей стороны – я не накачивала его препаратами, всё, что он получил в этом доме, – это жаропонижающее, как вы и сказали. О, доктор, доктор, – Астрид расплылась в хищной недоброй усмешке, вспомнив и взволнованный голос Верье по телефону, и то, каким этот выродок от науки выглядел в машине, – вы так опасались, что он выдаст ваши секреты, что готовы были добавить к наркотикам ещё и антибиотики, только бы вырубить его понадёжнее.
Наклонив голову вперёд, Астрид вся, до последней чёрточки, опасно заострилась. В куртке стало жарко, и женщина стянула её, но полностью не выпуталась, скинула до середины рукавов, и упорно держала пальцы в кармане. Охотничий дротик с транквилизатором – не лучший метательный снаряд, но иного у неё не нашлось бы при всём желании.
– Отпустите его уже, – жестко приказала Астрид. – Ваш неврастеник Джонатан измотал его, ему нужно лечь. Вы разве хотите, чтобы брат увидел его в таком состоянии? О, это очень плохая идея – характер у него скверный, он не оценит всего… этого, – она пространно взмахнула рукой, охватывая и Верье, и Базза, и медвежью клетку, и спящего Нортропа, и воцарившийся здесь после улисского вторжения беспорядок, и невозмутимо посмотрела на часы.

– О, разумеется, – Астрид скривилась и уставилась на доктора долгим немигающим взглядом, гадая – померещилось ей или и правда слова задели Верье так, что он заискрил, словно ухватившись влажной ладонью за оголённый провод? Нет, что-то такое всё-таки проскользнуло, резко и грубо разорвало собранную серьёзность непривлекательного лица и проскакало по каждому третьему звуку в этом его университетско-уничижительном тоне я-самый-умный-в-этой-комнате. Словно бы он и впрямь беспокоился если не о Себастьяне, то хотя бы о Джоне – так, просто, с человеческой, а не научной точки зрения. Будто бы видел в нём человека, способного жить и действовать без присмотра и вечной указки Савина Верье. Астрид бы с радостью нарушила монополию доктора в этом вопросе и забралась к нему в голову, чтобы понять, как представляет этот человек самостоятельную жизнь Джонатана Эммериха, представляет ли вовсе или вообразил себя бессмертным, способным контролировать его до того дня, когда Вселенная, хорошенько разогнавшись, схлопнется.
Молча, по-звериному подобравшись, Астрид следила за Верье со своего насеста, и её охватило предвкушение. Он и впрямь не знал – про Улисс, неудачный проект колонии, выживших, поселение и Хелстона на десерт и в одной упряжке с Баззом. Савин Верье самоуверенно считал, что никто и никогда не придёт за его подопытным, и Астрид поставила бы десятку, что никогда в жизни доктор не ошибался больше. Себастьян был ей братом больше, чем её собственная младшая сестра; за ним Астрид прилетела бы куда угодно и к кому угодно, Малявку она готова была вытащить с попутной планеты и доставить в ближайший космопорт. Досье, конечно, этого не отражали, но жалости к доктору это не прибавило, его тон и его уверенность не оправдывало.
Он был важен, лишний раз напомнила она себе, и потому ломать и крушить его можно только словами. Пока что.
– Чего добиваюсь я? – тихо спросила Астрид, поднимая на доктора глаза. – О, всего ничего – я хочу, чтобы вы вернули Себастьяна Савиля на его законное место, полностью убрав из его головы то подобие человека, что вы там попытались создать, – она медленно моргнула раз, другой и поднялась со своего места тоже неторопливо, высокая и опасная, словно языческая богиня. – Вы читали его досье? О, тогда вы знаете, доктор, где он вырос и с кем он вырос. Или вы так торопились разобрать его мозг на части, что не слишком внимательно это делали? Ведь если бы вы читали его досье, то знали бы, что Себастьян Савиль рано остался без родителей, но это не лишило его семьи. И вы бы знали, Верье, что эта семья рано или поздно найдёт его – и тогда вам придётся ответить за всё, что вы с ним сделали. Не будь вы так нужны нам сейчас, я бы скормила вас черепахам, мне всегда интересно было, как быстро они управятся с человеком. Так что, доктор, – Астрид перевела дыхание и с чувством собственного превосходства – за ней была правда, а ещё Ньютон Хелстон, способный даже из-под земли достать, но очень, очень не любивший на подобное отвлекаться, – вы сделаете это или мне стоит начать угрожать вам по-настоящему?

Савин Верье еще стоял, и слова в его горле сбивались в кучу, но не проходили дальше, потому что сам доктор, ошарашенный этой короткой вспышкой насилия, на миг забыл о том, что в этой комнате - как и вообще практически везде, где он бывает - он самый умный, образованный. Он контролировал ситуацию даже когда казало, что это не так - но только не теперь. Теперь контроль был у этой странной острой женщины с копной обманчивых кудряшек - и он ничего не знал о ней. И это было тревожно.
- Я... - слова снова застряли в горле.
Только когда Себастьян пошатнулся, и Верье увидел другой взгляд, к нему вернулась даже не уверенность - привычное понимание того, что кроме него никто не сделает его работу, а если он не сделает ее, плохо будет всем.
- Отойдите, - на этот раз это звучало не как приказ, потому Верье побкрепил слова объяснением , - это опасный момент, он устал - если личности продолжат переключаться, это вызовет перегрузку.
Это и правда был Джона - их с Савилем отличал взгляд и даже мимика, но Верье не нужно было и смотреть - он просто чувствовал, что Джона снова тут, чувствовал каким-то ненастоящим, ненаучным чутьем ненастоящего отца.
Он поднял голову Джоны к свету - в тусклом свете за испуганными зрачками было не рассмотреть радужку.
- Послушай меня. Смотри только на меня и не бойся. Я все улажу, скоро ты снова будешь в норме. Обещаю. Но Джона, ради бога, теперь ты должен заснуть и спать, пока не восстановишь силы.
Этот приказ был лишним - он и так держался на ногах исключительно потому, что Верье прежде сказал ему стоять. Но отдых был, возможно, жизненно необходим Джоне, Себастьяну - им обоим. Сон мог помочь второму укрепиться, а мозгу - хоть как-то свыкнуться с новым положением вещей, но мог и загнать Себастьяна на место.
Он подхватили обмякшего Джону, недовольно признал, что годы начинают брать свое, и ему тяжело.
- Помогите, - обратился он к единственному возможному помощника в поле зрения, которым, к сожалению, была Эсси. - Если он не будет отдыхать, мы потеряем их обоих. Утром я верну Джону - нет, послушайте меня! - я в любом случае не смогу вернуть старую личность сразу, а вместе им быть нельзя - сперва стирается одна, потом пишется другая.
Руки у него были заняты, и Верье прикоснулся ко лбу Джоны губами. Лоб у него был сухой и горячий: опять начинался жар.
- Что в доме есть из лекарств. Хорошо бы съездить за ночь ко мне домой - возможно, мне понадобится что-то из моих вещей. И, кстати, - сказал он, вернув себе былую уверенность, - да, это, возможно, бета-версия, нуждающаяся в периодических ручных корректировках - хотя до вашего появления в них не было необходимости - но вообще-то эта система полностью автономна.

Верье с легкой улыбкой покачал головой. Что ж, теперь хотя бы было понятно, что опыта в похищении людей у нее нет. Тем более - опыта в похищении таких людей, как он.
- И что дальше? Что вы станете делать, когда телефон зазвонит? Чем объясните свое повторное появление в моем доме? Я живу здесь в первую очередь потому, что тут тихо и безопасно. А тихо и безопасно тут потому, что за порядком присматривают. А, да, вот оно, спасибо.
Он выудил жаропонижающее, по привычке прищурился - зрение у Верье все еще было отменное, но он уже много лет делал так, потому что в глазах других это было слабостью, а подобные недостатки нравятся людям и заставляют их быстрее доверять - и вчитался в описание. Большинство современных лекарств были ерундой. Удивительно: они жили в век важнейших открытий, когда многие болезни были побеждены навсегда, но фармацевты и дальше были заинтересованы только в том, чтобы зарабатывать деньги. Впрочем, на этот раз дело было даже не в типе лекарства. Верье просто не знал наверняка, что было причиной жара Джоны: проснувшийся в нем Себастьян и перегрузка мозга или он просто начинал заболевать. Впрочем, в любом случае снова будить его было бы куда опасней. и пока что Верье отложил пластинку с таблетками в сторону.
- В нем меня тоже поражало это крайнее отсутствие доверия. Тогда... Не знаю, читали ли вы дневник и насколько внимательно вы это делали, но на всякий случай объясню: во время предварительной работы, когда я еще не работал напрямую с мозгом Себастьяна, а он только оправлялся после операции, он устроил почти успешный массовый побег, сговорившись с несколькими другими подопытными из дружественного отдела. Меня это почти порадовало: до того случая я уже отчаялся, решив, что он в принципе не способен сотрудничать и работать с кем-то вместе. Антисоциальность была бы большим минусом, это было точно установленным фактом, мы обжигались на это несколько раз, так что...
Верье бросил взгляд на женщину и решил, что о минусах в его подопытных с ней обсуждать не стоит. Не то время и не те обстоятельства. Он был осторожен, но обнаружил, что не боится. Не так сильно, как ждал бы от себя. В подобных ситуациях Верье раньше никогда не оказывался, поэтому ему отчасти льстило то, как ему удается оставаться собранным. Он полагал, что отчасти дело в том, что он точно знает, что женщина знает, что он нужен, а также то, что в какой-то степени он контролировал ситуацию. Ну, или по крайней мере был единственным, кто знал, что происходит, что может произойти дальше и что с этим делать.
- Ладно, если удалось ему, удастся и вам. Послушайте меня: вам не удастся сделать то, что хотите, без меня, а я не хотел бы, чтобы вы испортили мой эксперимент неумелым обращением с программой и Джоной. Потому я пойду и буду работать с вами добровольно. Более того - я сам обставлю свое исчезновение, так, чтобы меня не стали искать сразу. Они, конечно, станут - и найдут, потому что на мне достаточно подписок, чтобы моя пропажа была отмечена, а меня искали очень хорошо. Но если вы не будете делать глупостей, я вижу несколько вариантов, при которых мы разойдемся друзьями. Эсси, я не стану никого звать или звонить, и к себе домой лучше тоже вернуться мне. Я бы, конечно, не хотел оставлять Джону одного, но это во мне говорят эмоции: он будет спокойно спать, риска нет никакого.

Она пыталась удержать какую-то видимость контроля, но в остальном признала, что прав он. Это уже было немало. То же, что она хотела теперь, было достаточно разумным. Настолько, что Верье даже не стал ступать в препирательства о том, что им нужно было статься выяснить до начала эксперимента, а что нет. У них было всего несколько часов, и даже теперь он был уверен, что приоритеты расставил правильно. С учетом того, что и потом они не могли ничего найти о его прошлом, а его записи начинались с подросткового возраста, это и вовсе было бы потерей времени. Эсси не могла знать об этом, да ей и не нужно было. Верье не собирался посвящать никого в работу его отдела больше, чем это было необходимо.
- Вы слишком много командуете, Эсси. И слишком уж откровенно - людям такое не нравится. Люди скорее подчинятся мягкому авторитету, власти халата или формы, от которой трудно избавиться. Но не прямым приказам непонятно от кого.
Он говорил без вызова, будто бы и правда просто оценивал со стороны и давал совет, как какой-нибудь независимый эксперт. Сам Верье не отдавал приказаний. Он просто говорил - а его чаще всего слушались. Это его устраивало, устраивало, скорее всего, и всех остальных вокруг него. Он знал, что с ним любили работать, потому что каким-то странным образом ему удавалось выдерживать баланс между засекреченностью, необходимостью бесконечной бумажной работы и подотчетности и атмосферой научной свободы, негласному разрешению на никуда не вносимые эксперименты, без которых любая работа в их сфере умерла бы, даже не зародившись.
Лекарство Верье, поколебавшись, все же взял с собой. К этому времени мозг должен был начать приходить в норму. Если что-то не в порядке на этом этапе - то не из-за перегрузки, а только из-за болезни. И, значит, Джоне нужно помочь.
Джону она даже укрыла - какая забота. В доме не было холодно, но одеяло дало бы ему подсознательное чувство защищенности. Как раз то, что поможет скорее прийти в норму. Будить его Верье не стал, зная, что программа работает всегда и реагирует тоже всегда. Он приподнял голову Джоны, сунул в горячие губы таблетку, велел не просыпаться и проглотить ее. Поднеся стакан ко рту, терпеливо ждал, пока Джона не выполнил приказание.
Верье отпустил его не сразу, и даже когда отпустил, еще какое-то время молча смотрел на него. Джона был его успехом, его шагом к будущему. Но он также был чем-то большим, чем-то дорогим и близким. Пожалуй, Верье не мог бы назвать никого, более близкого его, за последние много лет. Эсси вряд ли понимала это, но он в самом деле хотел, чтобы с Джоной все было хорошо. Он взял лучшее из того. что мог дать ему Себастьян Савиль - и скатываться обратно не должен был. Это было бы самым настоящим убийством.
- Комнаты для студентов, вы говорили, - он грузно поднялся с кровати. - Откуда в таком месте студенты? Какая-то научная станция? Только не говорите, что вы моя коллега-ученая - я сразу заметил бы, если бы это было так.

Этот странный день измотал Савина Верье совершенно и наверняка. За Джону можно было не волноваться - тот спал, и этот сон постепенно, минута за минутой приводил его в порядок. О его брате... Доктора скорее волновал сам факт того, что у Джоны мог быть брат, чем то, каким он окажется и как будет реагировать. Однако то, как Эсси считала его достаточным авторитетом и одновременно весомой угрозой, добавляло ему интереса в глазах доктора.
Но и это могло подождать до утра. Пока же он, оценив ситуацию, в которой оказался, пришел к выводу, что ему ничего не грозит этой ночью, и что нужно набраться сил, так как с Джоной может быть много мороки - и уснул, быстро и спокойно, как человек с чистой совестью и хорошими нервами.
Течение времени он обычно ощущал хорошо даже во сне, и потому, когда Эсси стала шуметь всего через несколько минут после того, как Верье закрыл глаза, он был удивлен и раздражен.
- В какую дорогу? Не ведите себя как ребенок, ложитесь спать.
К сожалению, ей вторил будильник на редкость неприятного тона. Он окончательно убедил Верье в том, что студенты тут и правда могли бы быть: только им такие будильники и нужны были. Остальное человечество было способно просыпаться и от менее неприятных звуков, но студентов ничто иное пронять было неспособно.
Утро тут совсем не походило на привычные утра Верье. Обычно в это время года серость лежала за окном, но не заходила дальше, не переступала пределов теплой квартиры, залитой мягким желтым светом. Тут же эта серость, а вместе с ней и неприятная, прилипчивая мокрядь была всюду. Верье ежился, но привыкнуть все никак не мог. Это место не нравилось ему, как не нравилась Эсси, как не нравилось и все остальное.
И все же он сбросил с себя сон быстро, как мог: его ждали дела. Нужно было обставить свое исчезновение, но, прежде, заняться Джоной.
- Проверю, как он, - кинул Верье Эсси. Внизу было тихо, и человек, спавший на стуле - неужели кто-то из здешних студентов? Не староват ли? - там и оставался. Он доктора не интересовал, и все же тот, тяжело вздохнув и проклиная привычно свое доброе сердце, из-за которого не всегда мог пройти мимо нуждающегося человека, пощупал его пульс, посмотрел, раскрыв веко, в закатившийся неподвижный зрачок. Сон, просто очень долгий сон, за которым наверняка последует не самое приятное пробуждение.
Джона тоже спал, и его сон был иным, но, безусловно, целебным. Верье положил ему руку на голову, проверяя температуру, потом довольно кивнул и тихо вышел за дверь, впервые и с большим удовольствием потянувшись назло серости утра.
- Надо ехать, - сказал он, дождавшись Эсси. - Завтраком я накормлю вас дома, если захотите. Здесь в любом случае не нашлось бы ничего достойного, уверен. Джона, полагаю, будет спать еще по крайней мере несколько часов. Мы успеем.

Говорить в пути, к счастью, не пришлось. Эсси не особо нравилась Савину Верье. К этому моменту он уже предельно ясно понимал, что, пока она сама не захочет, он ничего из нее не вытащит, и такая твердолобость и невосприимчивость к его уму и опыту почти оскорбляла. Почти - потому что главным все равно была не симпатия этой странной женщины, а то, что будет с Джоной. В каком-то смысле было даже хорошо, что Верье приходилось апеллировать исключительно к ее разуму, а не рассчитывать на то, что из-за его авторитета и имени она примет все на веру. Критический ум под рукой - это всегда хорошо, так легче отсеять зерна от плевел в идеях. Правда, в наличии в Эсси ума как такового он все же не был до конца уверен. Слишком много в ней было инстинктов, слишком много слепого желания защищать то, что она считает своим.
Он не особо старался запоминать путь, понимая, что в этой глуши они все равно не останутся надолго. Потому в дороге Савин Верье лениво скользил взглядом по пейзажу за окном, однообразным, скучным и оттого идеально подходящим для того, чтобы оттачивать об него план действий. Тот был готов как раз к приезду.
- Я удивлен, как вам не кажется слишком подозрительным то, что я дышу, - спокойно и с достоинством ответил доктор, выбираясь из машины. - Мне в любом случае понадобится время. Вы же помните - я должен обставить свое исчезновение. На бегу такое не делается, иначе меня быстро раскусят. Наберитесь терпения и выпейте пока чая.
Дверь открылась привычно, легко и, хотя Верье и видел в квартире едва заметные следы присутствия чужого человека, он рад был оказаться дома. Как это часто бывает в первые и в последние часы перед долгим отсутствием, домашний покой казался сейчас особенно пленительным и милым.
Савин Верье привычно щелкнул чайником и тостером прежде, чем свернуть в кабинет. Там он включил компьютер, которому, в отличие от его современных собратьев, нужно было время, чтобы включиться и запустить программы, и отправился в спальню, к которой прилагался гардероб.
- Нет, правда, - сказал он, пока, нахмурившись, смотрел на развешанную и сложенную одежду - примеривался, что брать, - у меня есть чудесный шарпийский чай. Мне его присылает прямо оттуда один коллега, с которым мы работали над одним засекреченным проектом, о котором я не могу говорить - над другим проектом, не тем, в котором я работал с Себастьяном и Джоной. А там, куда мы отправимся - какой климат? Или это - тоже секрет?
Верье оставил так и не собранный пока что чемодан и вернулся в кабинет. Он запустил почту, дав той время еще подумать, вытащил из ряда блокнотов тот. что вел теперь. Его взять следовало обязательно. Продолжение работы над Джоной - такое следовало фиксировать. Он ни за что бы не простил себя, если бы позволил всему случиться без должных сопроводительных записей.
- В шарпийском чае самое главное - подержите для меня блокнот, Эсси - это ошпарить сперва чашки кипятком. Тогда аромат раскрывается в полной мере. Вы бывали когда-то на Шарпе? Я знаю его только по чудесным продуктам, которые к нам чаще всего поступают уже порядком увядшими. Но их фиалковые дыни. Их персики... М-м-м, будь там хоть какие-то перспективы для кого-то, кроме аграриев - там бы я провел остаток жизни, когда она подойдет к финалу.
Разговаривая, Верье не забывал заниматься чаем. Тостер, тихо щелкнув, одарил их четырьмя тостами.
- Ваши два. К ним есть масло - конечно же, настоящее. Мед - конечно же, синтетический. Джем - в его состав мне смотреть страшновато. Угощайтесь. А я, - Верье хрустнул уголком тоста и положил его назад на свою тарелку, - пойду напишу и намечу график отправки ряда писем о том, как я заболел, буду отсутствовать еще немного, и мне очень жаль, но и дальше буду отсутствовать неопределенное время в связи со срочной работой, связанной с одним из моих прошлых проектов, о котором я ничего не могу говорить, и мне очень жаль, что в первом письме пришлось соврать о болезни - того требовал протокол безопасности. В старые засекреченные проекты никто не хочет лезть. Скорее всего, они перенесут мой свободный год особым решением кафедры - и на этом перестанут волноваться. Ешьте, ешьте - пусть хоть кто-то из нас насладится шарпийским чаем в полной мере.

Отредактировано Savin Verrier (2017-01-29 22:43:30)

Савин Верье улыбнулся, услышав хруст тоста. С таким вот домашним хрустом и падают стены между незнакомыми и враждебными людьми. Немного гостеприимства, немного готовности к диалогу, немного умения обходить острые темы - и вот уже все хорошо. Впрочем, он не тешил себя ложными надеждами на то, что только этого будет достаточно или что Эсси немедленно стала цивилизованным человеком, готовым обсудить ситуацию, не ударяясь в ностальгию и эмоции. Но и это был первый шаг. И это была выполненная маленькая, но достижимая - достигнутая - цель. Теперь пора было переходить к следующей такой же и заняться своим исчезновением.
Вопреки опасениям Эсси, он вовсе не собирался просить о помощи. Даже если бы он всерьез волновался о себе, всегда оставался бы вопрос Джоны. Если за Верье прилетят, то займутся и им тоже. О нет, он планировал сохранять тайну как можно дольше. И все еще был уверен, что ситуация вовсе не так плоха, как пытается обрисовать Эсси.
Любую проблему можно решить рациональным, цивилизованным способом.
А потому он писал письма, быстро и легко. Савин Верье любил писать письма. Теперь мало кто переписывался, однако же в академической среде письма все еще оставались в почете. Сложные мысли трудно было обрисовать в паре строчек, сокращении и трех эмодзи - они тянулись и тянулись, обрастая ссылками, примечаниями, видео, фотографиями - но превалировал все равно текст. Некоторые коллеги Верье всерьез намеревались свою переписку издавать - за последний год он подписал четыре разрешения на использование своих писем. Но все же сам предпочитал дневники. Тем не менее, в письмах он был хорош, и что писать, хорошо понимал: он знал и что подумают, и как отреагируют, и на каком этапе поймут, что лучше держаться от этих тайн подальше, чтобы не попасть под еще какую-нибудь подписку о неразглашении.
- Сомневаюсь, что вы что-то поймете, - дружелюбно, чуть ободряюще сказал он, - но да, конечно, можете почитать. Главное, не стесняйтесь спрашивать, если не будете чего-то знать или понимать. Не знать - не стыдно, не спрашивать и не образовываться - куда хуже. Секунду...
Он дописал еще одно письмо, вычеркнул еще один пункт в небольшом списке, лежавшим перед ним.
- Последние будут совсем короткие, - объяснил Верье, затачивая сломавшийся вдруг карандаш, - чтобы казалось, будто пишу я их торопливо у меня совсем нет на это времени. И нет, оборудование мне не понадобится. Оно нужно было лишь на первом этапе, когда мы вживляли имплант. Но он абсорбировался еще до начала активной фазы работы. В том и прелесть моего метода, понимаете? Не нужно оборудования, не нужно никаких специальных условий после первичной настройки - а если настройка минимальная, то и при ней тоже не нужно. Можно работать в поле, в любых условиях, главное - понимать, что делаешь. Верите - об этом одном проекте я до сих пор жалею. Останься бы он - и мир сейчас был бы совсем иным.

"Вид на реактор" он запомнил, хотя уточнять о нем ничего не стал - непонятно было, шутит она или серьезна. Да и в любом случае Савин Верье подозревал, что на этом этапе Эсси еще вряд ли будет так же честна и открыта с ним, как он с ней. Во всем они чуют подвох - что Себастьян когда-то, что она теперь. Можно было бы, конечно, списать это на новое поколение, но за время преподавательской работы Верье достаточно неплохо узнал его - конечно, в виде тех урезанных определенными целями, планами и способностями виде - и знал, что ругать его и приписывать ему подобные вещи не стоит. Скорее, тут было дело в каком-то совместном опыте - том самом, о котором он пока еще ничего не знал. Том самом, которого так не хватало в досье его последнего подопытного.
- Хорошо? - он спокойно дождался, пока его письма не прощупает цепкий, колючий взгляд женщины. Потом принялся отправлять их - некоторые сразу, некоторые, установив необходимую задержку. - Хорошо.
Верье откинулся в кресле и посмотрел на сияющий спокойным тихим светом экран. Его постепенно поглощало когда-то хорошо знакомое, а теперь уже чуть подзабытое чувство радостной дрожи, когда стоишь на пороге чего-то прекрасного, не виданного прежде никем, и медлишь перед тем, как сделать последний шаг. Возможно, то же чувствовали первоокрыватели, смотрящие на кромки суши, заранее зная, что это - та самая, нужная суша. Еще одно место, где не найдут драконов, зато найдут что-то иное, чего и представить еще нельзя.
Теперь он вот так же стоял на пороге дальнейшей работы с Джоной. И не гадал, а точно знал, чего может добиться и как много это может изменить в мире. Даже его странные из ниоткуда взявшиеся знакомые не виделись сейчас Верье крупной помехой. Главное, что он мог продолжать.
Он улыбнулся, светло и искренне, но уже спустя секунду вернулся в обычный мир с его просчитанными рисками и выгодами. Оставил это таинственное, прекрасное мерцание возможных открытий где-то глубоко внутри. Это редко чувство, его никогда не стоит упускать.
- Еще одно, - сказал он, поднимаясь на ноги. Следовало поскорее допаковать вещи, - я, конечно, возьму с собой блокнот - я веду дневник уже много лет, и он важен. Но я могу пообещать вам, что не буду указывать место, координаты, где мы будем находиться, а также не буду упоминать либо заменю имена других участников. Это не обсуждается и я не прошу у вас разрешения - просто предупреждаю, чтобы это не стало для вас неожиданностью или поводом для споров. Потому что спорить тут не о чем. А теперь, если вы не возражаете, нам лучше бы ускориться. Джоне лучше проснуться уже при нас. Никакой настоящей опасности, конечно, нет, с ним ничего не случится - но мне полезно понаблюдать за тем, как это будет. Возможно, отмечу что-то для дальнейшей работы.

Савин Верье одинаково разговаривал со всеми, и, по правде, именно то, что он мог себе это позволить, он считал главным признаком того, сколь многого он добился. Но Эсси было не до того, ее вопрос был явно риторическим, и потому Верье промолчал. Он не хотел стратить время на споры. Было не до того.
Он осторожно упаковал блокнот, пока Эсси любезно занималась его вещами. Времени все заняло немного - это он понимал, отличаясь довольно хорошим внутренним ощущением времени - но все равно он не мог отделаться от мысли, что они слишком медлят. Что где-то там, за городом, вот-вот может проснуться Джона, и рядом с ним никого не будет.
- Среди писем было сообщение для домовладельца, - коротко бросил он, поднимая чемодан. - А соседей прощание скорее насторожит. Ну все, идемте - мы и так уже слишком задержались.
По пути он проверил, закручены ли краны, не включено ли что-то. Оставшийся последний тост доел на ходу. Чемодан получился не особо тяжелым. Он легко лег в багажник, и они поехали назад.
В дороге Верье стал опять молчалив. Он снова продумывал план - но если план того, как обустроить свое исчезновение, составить было достаточно легко, то то, что ему делать по приезде к Джоне, зависело от слишком большого количества переменных. План от этого не складывался, доктор морщил лоб. Он не любил, когда так получалось - когда мир артачился и не давал препарировать себя на составные части.
- Быстрее, - сказал он, когда ему показалось, что машина стала ехать тише. - Быстрее. Лучше быть там, когда он придет в себя. Но только послушайте меня, Эсси. Я знаю, что вы верите, что вам удастся уничтожить Джону и вернуть полный контроль над своим телом и сознанием Себастьяну Савилю. Но если Себастьян и правда вам дорог - не повторяйте того, что делали вчера. Когда он проснется, он снова будет Джоной. И еще одной перегрузки - так быстро после предыдущей, перегрузки, которую он ничем не сможет компенсировать, от которой никак не сможет укрыться - он может просто не выдержать. Тогда его мозг сгорит - фигурально, конечно же, выражаясь. И тогда они умрут оба. Мы проиграем оба, и - я хочу, чтобы вы поняли это как можно более четко - проиграем мы с вами живое человеческое существо. Подумайте о том, стоит ли ваше дикарское хватание за грудки и попытки достучаться до Себастьяна напрямую такого риска.
Завидев вдалеке дом, Верье, не дожидаясь того, что машина остановится, отстегнул пояс безопасности.
Нужно было спешить.
Когда дело касалось Джоны - да и Себастьяна тоже - всегда нужно было спешить.