25.12.2470

Мы закончили в два часа ночи, когда охрана на первом этаже вовсю горланила святочные песни. Что, интересно, бугай Чак забыл в охране с таким ярким лирическим баритоном?
Операция длилась шесть часов. Объект так и не пришел в сознание, поэтому я делал операцию на мозге наугад, без возможности следить по его речи и реакциям за ее ходом. Но это неважно. Важно, что показатели у него хорошие, и он наш! Теперь он наш.
Стажеры, ставшие на место лаборантов, справились отлично. Оба под конец почти теряли сознание. Отправил их спать. Полагаю, теперь оба или высасывают ликер из шоколадных конфет, которыми руководство завалило лабораторию перед праздниками, или лежат под глюкозно-солевыми капельницами. И это правильно: к подобным операциям, как и пьянкам, нужно привыкать, иначе без похмелья живым из них не выбраться.
Мы не уходили домой. Исследовательский отдел уже собирает информацию для новой личности. Они хотели назвать его Линдисом, но нет. Наш будущий порядочный и законопослушный человек будет Джонатаном.
Снегопад прекратился. Поздно, слишком поздно. Хотя ладно, я знаю, как трудно бывает делать все в срок из-за бюрократии в других отделах. Так и быть, это слово я тоже сдержу. Оно, все же, было сначала. А мне совсем не трудно.
Мы погрузили объект в химическую кому. Если он очнется сейчас, мозг может не выдержать перегрузку. Планируем привести его в сознание на третий день. Меня определенно радуют эти невольные аллюзии.
Утром нужно будет заехать домой и собрать одежды. Похоже, придется тут пожить какое-то время. Потом надо будет решать насчет новой личности, следить за показателями - ах да, еще написать гору отчетов. Там, наверху, обожают отчеты.
Пока же можно отдохнуть. И я отдыхаю. Я смотрю, как тьма, накрывавшая город, как крышка гроба, уступает место чистому небу. Я даже вижу звезды! Вместо колокольчиков Санты в руках у меня звенит колотый лед в бокале с виски, а я пытаюсь придумать, как удержаться и не поприветствовать объект, когда он проснется, классическим: "It's alive!"

03.01.2471

Мы упустили тот момент, когда он очнулся. Не заметила его и техника. Не знаю, как он это провернул. Пустая дрим-капсула до сих пор работает, полагая, что внутри нее находится реципиент сна. Очевидно, он нашел или знал способ взлома. Камеры он тоже умудрился взломать: они используют фрагменты старых записей, автоматически склеивая их настолько хорошо, что заподозрить подмену невозможно; время при этом отображается реальное.
Как долго он притворялся бессознательным, выжидая удобный момент? Не знаю. Возможно, с самого начала - это хорошо объясняет его макабрические "сны". Ситуация ужасна, но я радуюсь. Я - радуюсь! Он, скорее всего, психопат, но не сумасшедший.
Психопат - и человек редкой выносливости. Он почти сбежал. Нам просто повезло - что бы там теперь не говорила охрана о своей эффективности. Голое везение - и ничего больше. После операции мозг только привыкает к чужеродному присутствию, к активной фазе работы мы перейдем только через месяц - не раньше. Сильно нагружать его пока нельзя, а планирование побега, как и сам побег - серьезная нагрузка. Он потерял сознание в двадцати метрах от служебного выхода, который младший персонал использует как тайную курилку, и потому система пропусков на двери всегда отключена.
Теперь он снова в палате, спит: его естественное психическое истощение усилено лошадиной, но безопасной дозой седатива. Он под постоянным человеческим, а не автоматический, наблюдением; ассистент хотел его приковать, но я не думаю, что это необходимо. Да и вряд ли это остановит его.
В отчетах об инциденте я умолчал. Надеюсь, когда-нибудь охрана отблагодарит меня за это нарушение.
Кстати, закончились праздники - и бюрократическая машина очнулась от спячки и снова засыпает нас бесконечными циркулярами, рабочими записками, инструкциями. С постпраздничной документной отрыжкой пришло и короткое досье на наш объект. И это значит, что теперь он - ура! - официально наш.
Среди прочего, я узнал его имя.
Пока еще его зовут Себастьян Савиль.

06.01.2471

Больше никогда не буду ездить домой. Моя соседка, как оказалось, испытывала какую-то нездоровую привязанность к своему питомцу. Посоветовал ей купить кота-дроида, но она, кажется, решила, что я издеваюсь.
Словом, дом, милый дом. Мне бы и оставить его - но стерильность лаборатории иногда играет злую шутку. За то время, пока я добирался до дома, я подцепил что-то, похожее на гнойную ангину. Возвращаться с вирусом на работу нельзя, так что меня настиг вынужденный отпуск на ближайшую неделю-две.
Из лаборатории долетают обрывочные сведения. Там, похоже, все как обычно: никаких живых котов, на столе моем копятся не разобранные бумаги, в кулуарах вращаются новые слухи: на этот раз о том, что у ребят из отдела физического воздействия, ранее так обожаемый начальством, что-то пошло не так, и это может ударить по всем нам.
И, конечно, новости о Себастьяне. За прошедшие два дня он успел подружиться с частью персонала, пытался вытащить из головы имплант, снова взломал камеры, на этот раз по всему этажу, почти сбежал, но на этот раз даже не покинул пределы отдела. В общем, у них там весело, и, как бы мне не хотелось это признавать, на этом этапе они вполне справляются и без меня. Посоветовал поставить на его дверь обычный, а не электронный, замок. Посмотрим, как он справляется с примитивными механизмами.
Мне передают его показатели. Судя по мониторам, он почти не спит по ночам: хотя на камерах - когда они работают - смирно лежит с закрытыми глазами. Пытается что-то услышать? Планирует новую попытку побега? Возвращается в свою невероятную фантазию о выживании? Не знаю. Но с ним стоит быть настороже.
Я запросил его более подробное досье и, хотя такие документы запрещено выносить за пределы лаборатории, договорился о том, чтобы мне доставили его домой. И все зря: подробное досье отличается от короткой версии всего несколькими строчками. Так, что теперь я знаю год - не дату, год! - его рождения. Так что знаю наверняка, что Себастьяну Савилю в этом году будет 30 лет, а первые записи о нем хоть где-то появились лишь в 55 году. Это год, когда он пошел в школу: в класс, правильный для своего возраста, так что кто-то его образованием, по всей видимости, занимался. Возможно, обучался дома.
Сам он на вопросы о прошлом отвечает непонятно и путано. Если верить его ответам, детство он провел с тремя своими однолетками, которые руководили поселением взрослых. Какая-то секта? Возможно, но это совершенно не объясняет его знаний. Плюс, я проверил - из школы он выпустился с не самым плохим аттестатом. Секта таких знаний дать не смогла бы.
Полагаю, это выдумка, и он просто продолжает развивать фантазию, которую скормил дрим-капсуле. Кажется, он не знает о том, что нам известно о взломе ее программы. Интересно только, чего он пытается этим добиться. Что у него за план? Не знаю, но воображение в паре с высокой температурой временами подбрасывают мне страшные и изощренные картины. Кажется, я изрядно демонизирую Себастьяна Савиля. Нужно бы что-то с этим сделать.

02.02.2471

Ладно, признаю: такого я не ожидал. Это изобретательно и одновременно открывает Савиля с новой стороны. Раньше я был склонен считать его одиночкой, и такая работа в команде - при том, что помимо планирования основную работу выполняли другие, и ему нужно был положиться на фактически незнакомых людей - впечатляет.
Он так и не нашел способ справиться с замком. Вместо этого он нашел тех, кто сделает это за него. Да-да, наш беспокойный пациент организовал коллективный побег себе и четверым оставшимся из последней партии отдела физического воздействия образцам. Их должны были утилизировать наутро. Мы нашли в палате Савиля передатчик, собранный из деталей двух камер, аппарата сердечного ритма и монитора сна. Очевидно, так он и поддерживал с ними связь.
К счастью, образцы отдела физического воздействия и правда с браком. У одного из них случилось помутнение, на шум прибежала охрана. Они застрелили всех, кроме Себастьяна: его за месяц постоянных попыток сбежать успели запомнить в лицо. Так что он отделался зарядом тазера.
Мой старший ассистент вне себя. По мне же странно ждать от преступника иного, ответственного поведения, а уж тем более - желания послужить науке.
К тому же, мой врожденный оптимизм видит еще и светлую сторону этого происшествия: ток не вызвал перегрузки, хотя должен был. Это значит, что мозг успел принять и обработать информацию с импланта. Это значит, что теперь можно приниматься за самое интересное.
Мы начинаем завтра в полдень.

04.02.2471

Меня подняли ночью: Себастьяна не было на месте.
Мы нашли его через десять минут благодаря столь ненавистной нам всем проходной системе: дверь в западном крыле была открыта, но не фиксировала человека, проходящего сквозь нее; система выдала ошибку. На самом деле ошибки не было: он и правда не выходил, хотя и взломал дверь.
Себастьян все еще был там, когда мы добрались. Он стоял на пороге перед автоматически раскрывающейся и закрывающейся дверью. Иногда покачивался, словно пытался поймать импульс, который приведет его в движение и позволит покинуть здание.
Я отпустил охрану, своих тоже попросил уйти. Мне было интересно, как долго он будет пытаться, потому я не хотел тревожить или отвлекать его.
Интересно, что же он чувствовал, неосознанно бросаясь на запрет, преодолеть который не в силах? Чей голос останавливал Себастьяна: мой, его собственный, или, может, тот же, что на высоте советует держаться подальше от края?
Мы простояли там час: он у двери, я в начале коридора. Я сдался первым: думаю, один он стоял бы там, пока не свалится от усталости. Когда я положил руку ему на спину, он не вздрогнул, но ссутулился, признавая поражение. Скорее всего, он знал, что я за ним наблюдаю, но на этот раз я исключаю притворство в его поведении. Он был слишком занят борьбой с собой, чтобы разыгрывать для меня спектакль. Он позволил увести себя в палату. Полагаю, с побегами покончено.
Нам нужна неделя, чтобы перепроверить показатели и убедиться, что внушение со временем не ослабевает. Стандартная задержка после первого контакта, но мне уже не терпится идти дальше. Всего неделя - а потом я примусь за дело, и Себастьяна Савиля будет становиться все меньше.

03.03.2471

У меня ни на что теперь не хватает времени. Когда я не занимаюсь Баззом я заполняю отчеты, работаю с аналитиками, планирую график работы, а еще - пытаюсь придумать, как спасти отдел. К концу февраля из лаборатории исчез не только отдел физических воздействий, но и треть моего собственного персонала. На качестве работы это пока что не сказалось, зато печально отразилось на всеобщей загруженности и усталости: всем теперь кажется, что мы работаем на износ. Такие же сокращения прошли во всех отделах. Говорят, что это еще не конец. Нас могут закрыть, и не свалиться в тоскливое ожидание неизбежности нам всем помогает Базз.
Кажется, на этот раз у нас все получится.
Поначалу с ним были небольшие проблемы, но на этот раз у меня в руках было средство, чтобы устранить их, и не было времени, чтобы играть в его игры. Он опять отказывался от еды, потом перестал спать, пытался собрать еще один передатчик и связаться с кем-то, перестал принимать поддерживающие лекарства, которые мы ему теперь даем, путал показания приборов, фиксирующих его состояние. Все это мелкие пакости я запретил.
Скоро он успокоился: если у него и остались неиспробованные идеи, к этому моменту он должен был понять, что итог все равно будет одинаковым.
Пока что я осторожно окружаю его личность ограничениями. Признаться, наши беседы и правда очень помогают в работе, хотя поначалу я не думал, что от них будет большая польза. Во время прошлых попыток это было пустой тратой времени. Но, в отличие от прошлых подопытных, Базз - приятный и умный человек. Мне гораздо проще понять его и, следственно, мне не приходится идти вслепую.

20.05.2471

В следующий раз нужно будет привлечь в команду психолингвиста. Не столько ради нашего дела, сколько во имя развития науки. У Базза изменилась модель речи, и даже мне любопытно наблюдать за этим, что уж говорить о потенциальном интересе профессионала в этой сфере.
Из его речи, более не подкрепляемой внутренними образами, исчезли прилагательные и наречия, полностью пропали тропы и фигуры речи - а ведь раньше он любил сравнения. В предложениях больше нет инверсий, и они всегда двусоставные и нераспространенные. Пожалуй, сейчас его можно было бы принять за андроида последнего поколения.
Я отметил в Баззе еще одну забавную перемену: теперь ему постоянно нужно занимать чем-то руки. Хотя почему же "чем-то": он вяжет узлы. Некоторые из них известны, некоторые даже старший аналитик, бывалый яхтсмен родом с Хеймдалля, видит впервые. Мышечная память мне пока что неподвластна, поэтому я не обращаю на узлы внимания. Вряд ли эта привычка будет постоянной. Скорее всего, так в нем проявляется стресс.
От Себастьяна Савиля почти ничего не осталось. Мелочи, которые я не стал убирать потому, что поверх них сразу же нужно будет записать детали новой личности. Мы пробуем эту технику только второй раз: прежде мы запечатывали первую личность, пытались писать вторую - и получали пациента с множественными личностями, одна из которых спит, а вторая, зная о присутствии первой, боится занимать все сознание.
Теперь же мы запишем Джонатана (кстати, у него появилась фамилия - Эммерих) не рядом, а поверх Себастьяна Савиля. Они будут связаны настолько, что Джонатан не будет ощущать дискомфорт, уверенный, что он - полноправный хозяин этого блестящего, но запущенного и чуть развращенного антиглобалистскими догматами разума.
Мы отложили момент "склейки" на июнь, чтобы я мог подготовиться ко встрече с советами директоров. Думаю, они будут в восторге, но все равно работаю почти круглосуточно. Базз, отвыкший от такого количества свободного времени, почти постоянно спит, а в остальное время бесцельно бродит по лаборатории. Его не гонят. Старший аналитик рассказывает ему о Хеймдалле, мой ассистент постоянно выигрывает у него в шахматы (как я узнал, раньше он только проигрывал - возможно, этим и объясняется его бывшая неприязнь к нашему пациенту). Словом, в отделе почти по-семейному тихо.

05.06.2471

Это не форс-мажор, это катастрофа.
И виноват в ней я. Я запрещал ему то и это, а когда он перестал искать лазейки, я не подумал о том о том, что он затаился. Я решил, что они закончились, а он сдался. Я не думал, что у Себастьяна Савиля даже теперь хватит сил на один последний рывок. А он просто выжидал удобный момент, пользуясь тем, что я не учел.
Потому что я не запрещал ему убивать себя.
И потому он бродил по зданию, пока к нему не привыкли и не перестали окликать или отправлять в палату. И потому он дождался моего отсутствия - хотя это, возможно, просто совпадение, даже теперь мне отчасти льстит тот факт, что при мне он побоялся проворачивать свой плен. И потому он "одолжил" в лаборатории отдела на пятом этаже склянку, в которой они выводят новый штамм гриппа.
Они даже не тестировали его на людях - не успели, что уж говорить о том, что вакцины еще не существует. Надежная внешняя охрана временами работает против нас: отношения между отделами настолько открыты и лишены конкуренции, что нет, никому не приходит в голову запирать подобные вещи на ключ. Зачем? Ведь тут все профессионалы, все знают, как вести себя с экспериментальным вирусом.
Вирус, в свою очередь, тоже все знает о том, как надо. Температура свалила Базза в тот же вечер. Я прибыл под утро, когда он был уже очень плох, и - забавное совпадение после разговоров обо мне и этом треклятом Хопкинсе - впервые за много лет я включился в обычную врачебную рутину. Обычную, за исключением того, что действующей вакцины нет, а те, что существуют, на нем уже испробовали - они не дали результат.
Все как в древности: он один на один с болезнью, в плюсах у него неплохой иммунитет, в минусах - отсутствие желания жить. Боюсь, минусы могут перевесить.
Базз очень расстроил меня. Но в этот раз я не могу все исправить двумя словами. Я бессилен, и потому, как преданная сиделка, я дежурю в его палате, хотя ничем не могу помочь, и смотрю, как лихорадка удар за ударом, как умелый уличный боец, вбивает его все глубже в забытье.
Он бредит, но я почти не могу разобрать слов. Четко он произносит только свое имя. По правде, кроме имени, не так уж много от него и осталось.

17.06.2471

Он все же поправится, хотя сейчас о выздоровлении говорить рано. На третий день грипп перерос в воспаление легких, следующие сутки были адом, и несколько раз мы почти упустили его, но все же не упустили.
Забавно, но, хотя теперь в этом и нет никакого смысла, я все равно поймал себя на мысли о том, что должен запоминать, как на него влияет температура. Мы никогда раньше не тестировали образцы болезнями: не доходили до того этапа, когда не было иных проблем, и можно было удариться в эксперименты.
У него были светлые моменты, когда он понимал, что происходит вокруг, внятно говорил, реагировал на слова. Эти моменты были короткими, и он был спокоен - не знаю, по своему ли решению или из-за влияния болезни - но мне каждый раз казалось, что в это время я разговариваю с Себастьяном Савилем. Это не очень хорошо: значит, Базз стал бы лишь бета-версией. Для альфы нам нужно было бы найти способ купировать этот баг. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
В те моменты, когда возвращался - опять же, если я прав - Себастьян, особого стремления к смерти я в нем не замечал. Напротив, он отчаянно цеплялся за жизнь и помогал нам как мог.
Прошлой ночью температура Базза впервые упала и утром он очнулся. Первым делом я запретил ему пытаться покончить с собой, потом рассказал, что с ним было. Это было лишним: он, похоже, помнил и так. Базз скривил губы, как обиженный ребенок, затем закрыл лицо руками и отвернулся - сейчас это его единственный способ уйти от разговора. Я не стал настаивать: он слишком слаб для выволочки, да и к тому же, глупо злиться на Базза за то, что я сам забыл защитить его от Себастьяна.

25.06.2471

Базз медленно, но выздоравливает. Он перечеркнул все наши планы и отмеченные даты в графике работы, процесс стоит и будет стоять еще по крайней мере месяц: придется дождаться, пока он будет совсем здоров, затем снова - который это уже раз? - провести его через все тесты, убедиться, что Себастьян Савиль отступил, не отвоевав ни кусочка Базза, что мозг его не поврежден, что он все так же реагирует на кодовую фразу...
Работы, словом, хватает, а времени у нас лишь до конца года. Может, меньше: на меня уже посыпались просьбы о рекомендательных письмах. Я не отказывают и не осуждаю. Во-первых, я прекрасно понимаю: это мое будущее устроено, а потому я могу не думать о нем; у прочих такой роскоши нет. Во-вторых же, хорошие отношения с персоналом сейчас важны как никогда.
Я почти не вижусь с Баззом. Конечно, я знаю, что он восстанавливается, каждое утро я смотрю на показатели из его карточки. Но разговоры с ним пока что малоинтересны. Да и у меня есть более важное дело. Целые дни я чахну в кабинете, окруженный наступающими бумажными заботами. Пишу рекомендательные письма, но лишь по настроению - пока еще я могу себе это позволить. Основное же время я трачу на то, чтобы найти способ вытащить Базза, закрыть проект на бумаге, в жизни сохранив его.
Это не так уж и просто. Фора мне точно не помешает, так что к работе с Баззом я вернусь не раньше первых чисел августа.

23.07.2471

Только теперь мой рекрутер ответил. И ответил отпиской! Но ладно, он хотя бы извинился и обещал прислать развернутый ответ в первой половине сентября. Это неплохо. В первой половине сентября еще будет время, чтобы сгладить шероховатости, если они есть.
Базз уже совсем здоров. Очень вовремя: вчера ночью я закончил свою великую документную аферу, и мне не терпится опять нырнуть в науку. Он выглядит намного лучше и спокойнее, чем прежде. Одно время он беспокоил нас по ночам, но теперь все вернулось в норму, подозрительной мозговой активности в фазе глубокого сна больше нет.
Первый сеанс после болезни мы назначили на третье августа, и хотя ничто не мешает приступать уже сейчас, я не хочу торопиться: я уже знаю график отъезда своих людей, и мы не должны закончить слишком рано. В лаборатории должно быть как можно меньше людей.
Потому в ожидании нет никакой беды. Короткая передышка никому из нас не помешает. Я даже взял Базза с собой на короткую прогулку. Недалеко от лаборатории есть чудный липовый сквер. Впрочем, с тем же успехом я мог бы отвести его на свалку: для человека, который восемь месяцев не покидал здание, любое открытое пространство равноценно.
Когда мы уходили, он замер у порога, и я вспомнил ту зимнюю ночь, когда Базз понял, что не сможет сбежать. Теперь он тоже прошел в дверь не сразу, но справился с собой довольно быстро, секунд за десять. Мне показалось, что в глазах его что-то блеснуло, и на всякий случай я запретил ему выходить из здания без меня. Хорошо бы потом не забыть снять с него этот запрет.
Теперь я думаю, что это было лишней предосторожностью: Базз вряд ли и правда думал о побеге. Все время на улице он был тихий и спокойный, не отходил от меня и, хотя почти не смотрел по сторонам, часто улыбался. Кажется, он был счастлив.

18.08.2471

Я продолжаю работу, но ее довольно сильно задерживает постороннее присутствие: сверху нам прислали психолога для работы с персоналом. Он должен поговорить со всеми нами и оказать помощь, если кому-то это требуется. Почти весь отдел уже нашел новую работу: с октября они один за другим покидают "Сингулярити Инк" и разъезжаются по всей вселенной; впрочем, многим удалось зацепиться и на Земле. В любом случае, о стрессе из-за увольнения речи нет.
Ребята удивлены: раньше такой чуткостью материнские корпорации не отличались. Они, конечно, не знают, что это потому, что раньше корпорации не думали, что нам предстоит убить подопытного, в которого вложено столько сил, и который, к тому же, наделен разумом. Опять же, это потому, что они не знают и того, что мы должны убить Базза.
Первые несколько дней я опасался, что что-то может пойти не так, но мне помогает - о чудо! - сам психолог и его забавное отношение к словам. Верно, ему кажется, что "убить", "усыпить", "устранить", "утилизировать" и прочие слова на "у" - слишком сильно заденут чуткие научные умы. И потому психолог спрашивает, не тяжело ли нам будет прощаться с подопытным, а ребята все как один исправляют его - ведь не с подопытным, а с Баззом. Похоже, как-то так и рождаются мифы о бесчеловечности ученых.
Видел сегодня утром, как психолог глотает антидепрессанты. Думаю, он пробудет с нами недолго, и больше нас никто не станет тревожить.

24.09.2471

По мере того, как Базз все больше становится Джоной, из его взгляда пропадает тот странный зловещий блеск, который изредка пробивался раньше. Мы называли его "взглядом Себастьяна".
Все идет хорошо: личность, прежде существовавшая только на бумаге, обрастает плотью и кровью, речь Джоны перестала напоминать примеры из учебника грамматики для начинающих. Сейчас работать с ним приятно и просто. И все же меня не покидает тревога. Воспоминание за воспоминанием, факт за фактом я строю Джонатана Эммериха и одновременно замуровываю Себастьяна Савиля заживо. Но порой мне кажется, что его там нет, что я ошибся, упустил его. День за днем я жду какого-то знака. Чего? Не знаю. Может, печального звона шутовского колокольчика и следующего за этим: "Ради всего святого, Монтрезор". Тогда я отвечу по тексту: "Да упокоится с миром" и заложу последний камень в кладку могилы Себастьяна. Но он молчит, и мне все мнится, что ему удалось обмануть нас - пусть это и невозможно.
Все это от нервов. Времени осталось мало, а через десять дней штат начнет уменьшаться. Впрочем, мы все еще укладываемся в график.

09.11.2471

Сеансы с Джоной закончились. Теперь мы просто разговариваем и, когда он натыкается на белые пятна, которые не в силах заполнить сам, я помогаю ему. Он все так же терзает гитару, часами смотрит обучающие видео в сети, но они не особо помогают его. К счастью, через неделю младший лаборант уезжает и забирает гитару с собой.
В отделе осталось десять человек, не считая меня и Джону. Работы - настоящей работы - уже нет: они заполняют бумаги, строят планы на будущее, просто проводят время на работе, как друзья, а не коллеги. Кто-то из них вчера сказал мне, что это был лучший год в его жизни. Тогда я не поверил ему, но теперь думаю, что он прав - и не только в отношении себя.
У нас наконец-то получилось, но никто не узнает об этом, пока не придет правильное время. Я не знаю, когда оно придет и придет ли вообще.
Джона настолько хорошо освоил свою личность, что я решил протестировать его на посторонних людях. Написал рекрутеру: тот договорится о собеседовании для группы С-42 в ближайшее время.